Алиса Бейли - Неоконченная автобиография

Я не отношусь к тем, кто считает, что только пролетарии добродетельны и правы, а средние классы — соль земли, тогда как аристократия абсолютно бесполезна и от неё следует избавиться. Не придерживаюсь я и позиции, что только интеллигенция спасёт мир, хотя она более здравая, потому как интеллигенция может происходить из всех классов. Я встречала страшных снобов среди так называемых низших классов. Столь же яростные снобы попадались и среди аристократии. Благоразумие и консерватизм средних классов является великой уравновешивающей силой всех наций. Напор и возмущение низших классов содействуют росту народа, традиции же, культура и благородство аристократии — великое достояние нации, у которой она есть. Все эти факторы весомы и полезны, но могут с таким же успехом явить и свою обратную сторону. Консерватизм может быть опасно реакционным; справедливое возмущение может обратиться в фанатичную революцию, а чувство ответственности и превосходства, часто демонстрируемое “высшими классами”, может выродиться в отупляющий патернализм. Нет наций без классов. В Великобритании существует аристократия по рождению, но в Соединённых Штатах имеется денежная аристократия, такая же самодовлеющая, исключающая и живущая особняком. Кто рассудит, какая лучше, какая хуже? Я была воспитана в 103] рамках очень жёсткой кастовой системы, ничто не побуждало меня быть на равной ноге с теми, кто не принадлежит к моей касте. Мне ещё предстояло открыть, что за всеми классовыми различиями Запада и всеми кастовыми системами Востока стоит великая сущность под названием Человечество.

Так или иначе я, со своими красивыми нарядами и драгоценностями, образцово поставленным голосом и светскими манерами, необдуманно, нисколько не оценив ситуации, ворвалась в семью Уолтера Эванса. Даже давним семейным слугам было не по себе. Старый кучер Поттер повёз нас с Уолтером Эвансом на станцию после венчания. Я как сейчас вижу его в ливрее и с кокардой на шляпе. Он знал меня ещё маленькой девчушкой; по прибытии на станцию он спустился вниз, взял меня за руку и сказал: “Мисс Алиса, он мне не нравится, и мне неприятно говорить это вам, но если он будет плохо обращаться с вами — возвращайтесь обратно. Черкните мне пару строк, и я встречу вас на станции”. После чего он отъехал, не произнеся больше ни слова. Начальник маленькой шотландской станции забронировал нам места в вагоне до Карлайла. Усаживая меня в вагон, он взглянул мне в глаза и сказал: “Он не тот, кого я выбрал бы для вас, мисс Алиса, но надеюсь, вы будете счастливы”. Ничего из этого тогда не произвело на меня ни малейшего впечатления. Сейчас мне думается, что мои родственники, друзья и слуги были очень огорчены. Тогда же я не обратила на это никакого внимания. Я сделала то, что считала правильным, сделала в виде жертвы и теперь пожинала плоды своего деяния. Прошлое осталось позади. Моя работа с солдатами окончилась. Впереди простирается прекрасное будущее с обожаемым, как я думала, человеком, в новой чудесной стране, потому что мы собирались поехать в Америку.

Перед отъездом в Ливерпуль мы остановились в семье мужа, и я никогда не проводила время более неприятным образом. Люди 104] были милые, любезные, добрые и достойные, но я никогда раньше не ела вместе с людьми такого сорта, не спала в таком доме, не принимала пищу в “гостиной”, не жила в доме без слуг. Я пришла в ужас от них, они пришли в ещё больший ужас от меня, хотя и гордились тем, что Уолтер Эванс составил такую замечательную партию. В оправдание Уолтеру Эвансу, думаю, следует сказать, что когда мы разошлись и он поступил в аспирантуру при одном из крупных университетов, я получила от президента университета письмо, где он умолял меня вернуться к Уолтеру. Он заклинал меня (на правах очень старого и умудрённого человек) вернуться обратно к мужу, поскольку, утверждал он никогда, в ходе своего долгого общения с тысячами молодых людей, не встречал человека столь одарённого — духовно, физически и умственно — как Уолтер Эванс. Поэтому неудивительно, что я влюбилась и вышла за него замуж. Все его данные были на высоте, если не считать низкого общественного положения и отсутствия денег, но поскольку я отправлялась жить в Америку и он вскоре должен был быть посвящён в духовный сан в Епископальной Церкви, это казалось несущественным. Мы могли бы прожить на его стипендию и мой небольшой доход.

Из Англии мы выехали прямо в Цинциннати, в штат Огайо, где муж учился в Богословской семинарии Лейна. Я немедленно подключилась к учёбе и принялась осваивать предметы вместе с ним; жили мы на мои деньги, оплачивая все расходы. Погрузившись в гущу супружеской жизни, я обнаружила, что у нас с мужем нет ничего общего, кроме религиозных убеждений. Он ничего не знал обо мне, а я ещё меньше знала о нём. Мы оба тщетно пытались в то время спасти наш брак, но всё пошло прахом. Полагаю, я умерла бы от горя и отчаяния, если бы не цветная женщина, содержательница пансиона при семинарии, где на верхнем этаже у нас была комната. Звали её г-жа Снайдер, и она приняла меня с первого взгляда. Она нянчилась со мной, баловала меня, заботилась обо мне; она 105] бранила меня и сражалась за меня; Уолтера Эванса она почему-то не выносила, и ей доставляло удовольствие говорить ему об этом. Она старалась снабдить меня всем лучшим, чем могла. Я любила её, она была единственной, кому я доверяла.

Именно тогда впервые в жизни я столкнулась с расовой проблемой. У меня не было никаких настроений против негров, за исключением того, что я не верю в брак между цветными и белыми, потому что он, по-видимому, не приносит счастья ни одной из сторон. Я ужаснулась, обнаружив, что хотя американская конституция декларирует равенство для всех, мы (через посредство подушного налога и скудного образования) всё делаем для того, чтобы негры не были нам равны. На Севере положение лучше, чем на Юге, но негритянская проблема — одна из тех, которые американскому народу придётся разрешить. Конституция уже решила её. Помню, в Богословскую семинарию Лейна пригласили негритянского профессора д-ра Франклина выступить перед выпускниками. Выйдя из часовни, я остановились с мужем и парой профессоров обсудить прекрасную речь, произнесённую д-м Франклином; тот как раз прошёл мимо. Один из профессоров остановил его и дал денег, чтобы он пошёл и купил себе ленч. Он не достоин был даже того, чтобы поесть вместе с нами, хотя и говорил с нами о духовных ценностях. Я так возмутилась, что со своей обычной импульсивностью бросилась к знакомому профессору и его жене и рассказала об инциденте. Они немедленно вернулись со мной обратно и пригласили д-ра Франклина к себе домой на ленч. Открытие расистских настроений было подобно обнаружению зияющей дыры в великом здании человечества. Ведь целому отряду моих собратьев отказывалось в правах, гарантированных конституцией, под сенью которой они родились.