Ромен Роллан - Жизнь Микеланджело

«Дорогой мессер Джорджо, – пишет он Вазари в июне 1555 г., – по моему почерку Вы поймете, что час мой близок…».[396]

Вазари, навестивший его весной 1560 г., нашел, что учитель сильно одряхлел. Микеланджело уже мало выходил и почти перестал спать – по всему было видно, что долго он не протянет. По мере того как убывали силы, он смягчался душой и становился слезлив.

«Я навестил нашего великого Микеланджело, – пишет Вазари, – он меня не ждал и взволновался, как отец, обретший потерянного сына: бросился меня обнимать и, плача от умиления (laorymando per dolcezza), без конца целовал».[397]

Однако он не утратил ни былой ясности мысли, ни энергии. В это описанное Вазари посещение Микеланджело долго беседовал с ним об искусстве, давал советы относительно его работ и поехал с ним верхом смотреть постройку собора св. Петра.[398]

В августе 1561 г. ему однажды сделалось дурно. Он рисовал три часа подряд, стоя босым на каменном полу, потом вдруг почувствовал сильные боли и упал в судорогах. Слуга Микеланджело, Антонио, нашел его без чувств. Послали за Кавальери, Бандини и Кальканьи. Но когда они прибежали, Микеланджело уже пришел в себя. Несколько дней спустя он как ни в чем не бывало опять ездил верхом и работал над эскизами к Порта Пиа.[399]

Своенравный старик ни под каким видом не соглашался принимать заботы своих друзей. А друзья его жили в постоянной тревоге, мучились при мысли, что с ним может повториться припадок, полагаться же на нерадивых и малонадежных слуг никак было нельзя.

Наследник Микеланджело, Лионардо, помня, как жестоко его отчитали, когда он приехал в Рим справиться о здоровье дядюшки, не осмеливался по своему почину навестить старика. В июле 1563 г. он просит Даниелло да Вольтерра осведомиться у дяди, желает ли тот его видеть, и, предвидя подозрения, которые мог вызвать у мнительного Микеланджело этот небескорыстный визит, велит добавить, что, мол, дела его идут хорошо, он богат и ни в чем больше не нуждается. Ехидный старик велит ответить племяннику, что если это действительно так, он весьма за него рад и отпишет свое скромное имущество бедным.

Месяц спустя Лионардо, которому такой ответ пришелся не по вкусу, предпринял новую попытку: он выражает беспокойство о дядюшкином здоровье и одновременно сомнение насчет людей, которые его окружают. Разъяренный Микеланджело пишет ему письмо, свидетельствующее об удивительной жизнеспособности почти девяностолетнего старца, которому оставалось жить не более полугода.

«Из твоего письма я усматриваю, что ты веришь некоторым завистливым негодяям, которые, злобствуя, что я не даю им себя обворовывать да и вообще не поддаюсь им, пишут тебе всякие небылицы. Ведь это шайка мошенников, а у тебя хватает ума верить их россказням о моих делах. Ты думаешь, что я малый ребенок? Гони их прочь! От таких людей ничего, кроме неприятностей, не дождешься, это проходимцы, которых вечно снедает зависть. Ты пишешь, что за мной нет должного ухода, а я тебе говорю, что за мной превосходно ухаживают и служат мне верой и правдой. О том, что меня обворуют, не беспокойся, у меня в доме слуги, которым я доверяю, и на этот счет я вполне спокоен. Поэтому лучше заботься о себе и не думай о моих делах; я не ребенок и, если потребуется, могу сам за себя постоять. Будь здоров!»[400]

Но судьба наследства Микеланджело тревожила не одного только Лионардо. Его наследницей была вся Италия, особенно же хлопотали герцог Тосканский и папа, опасаясь, что от них уплывут эскизы и планы, относящиеся к Сан-Лоренцо и строительству собора св. Петра. В июне 1563 г., по предложению Вазари, герцог Козимо поручил своему послу, Аверардо Серристори, негласно обратиться к папе с просьбой установить надзор за прислугой Микеланджело и всеми, кто посещал его дом, поскольку здоровье скульптора внушает опасения. В случае внезапной смерти надлежало немедленно составить опись всех ценностей – рисунков, картонов, бумаг, денег – и проследить за тем, чтобы в суматохе ничего не растащили. Должные меры были приняты. Само собой разумеется, что все это делалось так, чтобы Микеланджело ни о чем не догадался.[401]

Оказалось, что меры были приняты своевременно. Час Микеланджело пробил.

Последнее письмо Микеланджело написано 28 декабря 1563 г. Уже год как сам он почти ничего не писал, а только диктовал и подписывал: вел его переписку Даниелло да Вольтерра.

Но работать он все-таки продолжал. Двенадцатого февраля 1564 г. Микеланджело провел целый день на ногах возле своей «Пиета».[402] Четырнадцатого у него сделался жар. Тиберио Кальканьи, которому дали об этом знать, поспешил к Микеланджело, но дома его не застал. Несмотря на дождь, старик пошел пройтись пешком на окраину города. Когда Микеланджело вернулся, Кальканьи пожурил его, сказав, что он поступает неразумно, в такую погоду выходить не следовало.

«Что поделаешь! – ответил Микеланджело. – Я болен и не нахожу себе места».

Цвет лица его, взгляд, неуверенная речь сильно встревожили Кальканьи. «Конец, может быть, сразу и не Наступит, но боюсь, что он близок», – немедля сообщает он Лионардо.[403]

В тот же день Микеланджело послал за Даниелло да Вольтерра и попросил его побыть с ним. Даниелло вызвал врача, Федериго Донати, и 15 февраля по просьбе Микеланджело написал Лионардо, что тот может приехать, «но только соблюдая осторожность, так как дороги очень плохи».[404]

«Я оставил его в начале девятого часа, – добавляет Даниелло. – Он был в полном сознании и спокоен, но то и дело впадал в неодолимую дремоту. Он так томился, что между тремя и четырьмя часами пополудни решил было выехать верхом на прогулку, как привык это делать ежедневно в хорошую погоду. Но день был ненастный; он почувствовал головокружение и слабость в ногах, вернулся к себе и уселся возле камина в свое кресло, которое предпочитает кровати».

Все это время с ним был его верный друг Кавальери. Только за два дня до кончины Микеланджело согласился, чтобы его уложили в постель. В присутствии друзей и слуг он в полном сознании продиктовал свою последнюю волю. Он завещал «свою душу – богу, а свое тело – земле», пожелав, чтобы его схоронили в милой ему Флоренции, куда он жаждал «вернуться хотя бы мертвым». И ушел

Из житейской бури в блаженный покой.Da I'orribil procella in dolce calma.[405]

Стоял февраль, было около пяти часов вечера.[406] День угасал… «Последний день жизни и первый в царстве покоя!»[407]

Наконец-то он отдохнет! Он достиг желанной цели – время потеряло над ним свою власть.