Игра в городки - Юрий Николаевич Стоянов

А деньги, как ни странно, были. Только закончились гастроли в Японию, и как результат – 20 000 рублей, завернутые в половую тряпку, лежали под ванной.

Моя серо-голубая «восьмерка»!.. Мне казалось несправедливым по отношению к ней, что я принимаю душ ежедневно, а она стоит там, под открытым небом, немытая. И я мыл ее три раза в неделю. Зимой в морозы каждый вечер нужно было вытаскивать из нее десятикилограммовый аккумулятор и на детских санках везти его домой. А утром приходилось полностью разбирать воздушный фильтр и впрыскивать напрямую в карбюратор газовую смесь из баллончика. Внутри что-то взрывалось – и она заводилась… Не машина служила мне, а я – ей! Но это было добровольное рабство, о котором я так долго мечтал! Внутреннее пространство автомобиля и было моим личным пространством, где все зависело только от меня: какая музыка будет звучать, с какой скоростью мне ехать, кем представлять себя за рулем – Джеймсом Бондом или Юрием Деточкиным, а главное – это полная свобода в выборе направления! Все, чего я был лишен в жизни, я возмещал за рулем моей «восьмерки»!..

Но жизнь торопилась и менялась. И я вместе с ней. Я стремился жить в соответствии с новыми возможностями. Проще говоря – появились деньги…

И когда я продал «восьмерку», у меня было такое чувство, будто я сдал собственную собаку в приют для бездомных животных. Вместе с ней я попрощался с огромной частью моей жизни, в которой было столько несправедливости и выжигающей изнутри тоски и вместе с тем столько надежд… И вот они начали сбываться… А «восьмерка» должна была остаться в той стране, которая ее сделала и которая ушла навсегда, и в той жизни, куда мне не хотелось больше возвращаться!

А все-таки хорошая была машинка! Ей-богу!

Как я был дедом морозом

В 1981 году моя зарплата в БДТ была 132 рубля: 120 – оклад, и 12 рублей – академических (за то, что работал в академическом театре). За вычетом подоходного и алиментов чистыми выходило 70 с хвостиком. Не пошикуешь… Накануне Нового года наш местком оповестил всех, что можно сдавать подарки для детей, а театральный Дед Мороз развезет их по домам и вручит детям такого-то числа. Выделили машину, назначили Снегурочку, а Деда Мороза искали среди поющих.

И выбор пал на меня! На следующий день в кассе можно было получить 80 рублей! Такими деньгами обычно премировали за главную роль! Поскольку главные роли мне не светили, я был счастлив от этой своевременной халтуры. Я подошел к вопросу ответственно. В театральной библиотеке я обложился сценариями утренников, методическими пособиями и сборниками стихов для детей.

Мой сосед по гримерке Валерка, который несколько лет подряд был месткомовским Дедом Морозом, напутствовал меня:

– Знаешь, что главное у Деда Мороза?

– Подарки? – сдаю я экзамен.

– Нет.

– Борода-усы-посох?

– Нет.

– А что?

– Печень, Юра! Печень!

Валерку разжаловали за то, что на прошлогодних поздравлялках он сломался на последнем ребенке. Он приехал к нему после восьми часов разъездов по детям. Естественно, уже совсем тепленький. Там же поздравления идут взаимные. Везде наливали. А этот малый все время оттягивал Валеркину бороду на резинке и отпускал ее. Борода больно «стреляла» по щеке. Рядом еще стояла сестренка этого пацана и громко читала стихи о дружбе. И когда Миша (так звали ребенка) в очередной раз потянул на себя бороду, Валерик сказал:

– Так! Ты, девочка, продолжай читать стихи… а тебя, мальчик, я счас урою на х…!! – И погнался на нетвердых ногах за Мишей, стараясь достать его своим посохом.

Фамилия мальчика была Розенцвейг. На следующий день Валерику выдали всего 20 рублей и обвинили в антисемитизме.

Я решил для себя, что:

1. нужно поверить, что я и есть на самом деле Дед Мороз. Дети доверчивы, но очень чувствуют фальшь. Врать нужно по-честному;

2. нужно изменить голос и сделать его этаким «сказочным» и все время вкраплять стишки и всякие необычные старинные слова типа «ядреный мороз», «ярило», «булат», «гой еси», «егоза», «касатик» и всякие другие. В общем, нужно удивить;

3. не снимать варежки, чтобы не гримировать руки;

4. и самое главное – не пить!

Снегурочкой у нас была Марина. Симпатичная женщина, но когда она сама себе сделала грим моей внучки… ну, как бы это сказать? Хоть святых выноси! Заядлая курильщица, она еще и разговаривала высоким (типа детским) голосом, когда примеряла на себя образ. Короче – Гоголь, «Вий»!

Тридцатого декабря загрузили подарки в наш театральный рафик, и мы поехали по адресам. Минут через пять на углу Невского и Марата Марина попросила водителя остановиться. Чувствую, она хочет мне что-то сказать, но мнется, не решается. Водитель Коля заерзал:

– Ну, мы скоро поедем-то? Четырнадцать адресов!

Маринка закурила.

– Сейчас, Колюня. Сейчас поедете.

Я говорю:

– Марина, я не понял, что значит «поедете»? А ты?!

– Юронька, в общем, так. Я же с моим дебилом полгода назад развелась. Сегодня он обещал с Машкой посидеть и не пришел, тварь! Сейчас она с соседкой, но только до двенадцати. Ох… И деньги мне нужны, и домой надо, Юронька…

Коля говорит:

– Я ничего не слышал. Я – никому! Я сам разведенный…

Марина посмотрела на меня, а в глазах ее читалось: «Вот ты же, Юра, тоже развелся, своих детей бросил, а чужих едешь поздравлять. Какое уж тут сочувствие…»

– Езжай домой, Мариша! – говорю.

– А родители спросят: «Где Снегурочка?»

– А я скажу, что мы разделились – иначе не успеть по всем адресам.

И Коля буркнул:

– Я ничего не слышал… У меня у самого там…

Марина достала из сумки курточку, надела поверх сарафана, поцеловала меня, погладила Колю по плечу, вышла из машины и побежала в сторону метро. А мы покатили.

В автобусе пахло мандаринами, орехами и новыми игрушками. Приезжаем по первому адресу. Беру подписанный подарок, кладу в мешок. Напяливаю на себя парик, бороду, приклеиваю сандарачным клеем усы. Пошел.

Звоню в дверь. Все древнерусские слова забыл сразу. Но помню, что мальчика зовут Дмитрий Исаев. Дверь открыла наша костюмерша Юлечка и запричитала нараспев:

– Ой! А кто же это к нам приехал?! А сани Дедушка Мороз у парадной оставил? Осторожно, Дедушка, не заморозь Димочку! – И вдруг мне – шепотом, очень по-деловому: – Юра, извини, он в туалете заперся.

Подходим к туалету. Юля молча показывает мне на дверь, и дальше мы с ней без слов, только жестами и мимикой изъясняемся, но перевести можно так:

– И что делать?

– Начинай!

– Как?

– Так. Пой, общайся. Он все равно не выйдет. Бесполезно!