Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

одушевляется – тем я становлюсь холоднее, она увлекается – я насмешливо улыбаюсь, и, право, не будь у меня такая мещанская наружность, я была бы похожа на Мефистофеля…

Что, в сущности, человек? т. е. такой обыкновенный человек, как и мы все? По-моему, это даже менее, чем ничто. Я удивляюсь, как это люди не понимают своего ничтожества: они создают себе свой особый, маленький мирок, в котором ставят кумиром свое «я», и стараются других подчинить ему. О, сколько недоверия и презрения испытываю я к таким людям… Я прежде не понимала, как можно жить своим трудом, без состояния, а теперь – отнимите у меня все, что я имею, и я пожалею только об одном, что с потерей средств я потеряю возможность изучать науки, но зато у меня разовьется другая сторона – человеческая. Важно, очень важно воспитать в себе эту сторону характера, потому что тогда научишься относиться ко всему спокойно и беспристрастно.

«Во имя Озириса, почивающего в Абутохе, я пишу истину» – так могу и я сказать, как древний египтянин в каком-то романе. Только разница в том, во имя чего я пишу эту истину. Я пишу потому, что чувствую непреодолимое желание, ничем не победимую привычку доверяться бумаге, все мои чувства занося сюда. Дневник – мой alter ego – живет со мной. В силу обстоятельств я не могу доверяться людям…

24 августа

Погода чудная, август хочет казаться маем. Я сидела сегодня в саду, на моей любимой полянке под липой; на мне обычное синее платье, на голове легкий белый платок с кружевами; грациозно прислонившись к дереву, я сижу на складном стуле и, обняв одной рукой толстый сук, поднимаю голову и начинаю… мечтать… Но как мне было грустно! Я плачу от радости, когда уезжаю сюда, и сколько горя, расставаясь с Нерехтой… С каждым стуком колес уходящего отсюда поезда – мое сердце замирает, слезы неудержимо бегут из глаз… Стоя у окна вагона, я вся сосредоточиваюсь на виде исчезающего города, оторви меня кто-нибудь от него в ту минуту – мне кажется, что я умру… Скоро меня уже не будет здесь…

Я опять смотрю и на небо, и на знакомые деревья, кусты и цветы, с моего места мне отлично все видно, и при мысли, что скоро-скоро я должна все это оставить, что я не увижу этой знакомой, дорогой картины, – страшно сжимается мое сердце, и, забыв все, я чувствую, как слезы душат меня…

Но закон и жизнь неумолимо ясно говорят мне одно: ты должна жить, как тебе прикажут, до двадцати одного года…

25 августа

Я теперь самостоятельна и должна сама о себе заботиться. Закон определяет с 17 лет положение сироты в имущественном отношении. В августе прошлого года мне исполнилось 17 лет, а в январе меня отделили, т. е. я подала заявление, и мне назначили попечительницу. Я получила в свое распоряжение все % % со своего капитала. Этих процентов, как и следовало ожидать, оказалось немного; конечно, жить можно, но в обрез, «прилично», но с расчетом во всем. Это очень хорошо, – надо только уметь распоряжаться этой небольшой суммой. Все равно, ведь и в 21 год, когда я получу капитал, – он не увеличится. Следовательно, немного ранее начать знакомство с житейской экономией – полезно.

28 августа

Моя милая родина, моя милая Нерехта! Скоро-скоро расстанусь с тобой! Сентябрь уже близко, и время отъезда наступает. Когда подумаю о нем – сердце замирает от горя. Прощай, тихая, светлая жизнь!..

Наконец решусь сказать здесь мою заветную мечту, мою единственную тайну. До этого года я думала по совершеннолетии поступить на курсы, но мысль о потерянных годах заставляет меня поступить в один из швейцарских университетов. Какие знания нужны для этого, какие требования и формальности – ничего не знаю, я иду ощупью, на авось, с отчаянной смелостью слепого… Что-то будет? А пока в ожидании занимаюсь. Вот эта мысль – источник моего существования. Передо мной есть звезда, и я к ней иду… О, мое счастье! когда нужно – приди ко мне!..

Ярославль, 6 сентября

Чем чаще я сталкиваюсь с здешним обществом, тем более сознаю, что оно мне чуждо. С ледяным спокойствием наблюдая за ним, ясно вижу невозможность сблизиться и не делаю попыток к знакомству. «Что я Гекубе, что Гекуба мне?» Что мне общество и что я ему? И с приближением сезона, когда все заняты толками о кружке, о военном клубе, о туалетах – я сижу дома и думаю о предстоящих занятиях языками, музыкой, принимаюсь за латынь, хотелось бы поучиться и по-итальянски…

Как-то в газете я прочитала, что К-ская[42] заключила фиктивный брак, с целью уехать за границу для учения. Это меня поразило: такая мысль мне бы и в голову не могла прийти. Но зато и я не К-ская… Однако пример заразителен: что, если бы и мне сделать то же! Но здесь никто и не согласится, это невозможно. Притом я ведь получу свободу, но как долго ждать! А между тем к маме стали уже приходить свахи. Вот беда-то! что за народ!

7 сентября

Ах, если бы душа могла говорить! тогда она рассказала бы вам мои мученья… Пересмотрев латинскую грамматику и книгу упражнений Шульца – пришла в отчаяние. Нет! мне никогда не справиться с этою массою правил и слов, никогда не выучиться этому языку! Боже мой! Я занимаюсь с Володей всего четвертый вечер, прошла и написала шесть переводов, – ведь это пустяк, а мне уже 18 лет! А ему!!! И он все это будет знать, а мне не узнать никогда, никогда! Есть отчего быть в отчаянии…

– «Cur non respondes?»[43] – пресерьезно спрашивает меня Володя. – «Тасео et non respondeo»[44], – с уверенностью говорю я, потому что эти глаголы сходны с французскими taire и répondre[45]. О, почему ранее меня не учили ничему серьезно?..

15 сентября

Я представляю, кажется, человека, запертого в клетку, – не выйти ему из нее, так и мне выхода нет… Слышащий всех не слышит меня… И от бессильного отчаяния, страшной злобы, – я еще удивляюсь, как не разорвалось у меня сердце. Но жалобы бесполезны; только здесь можно свободно предаваться им, бумага – не человек, никому ничего не скажет. Впрочем, впереди у меня есть цель, к которой я иду, нужно быть терпеливой…

По-моему, разрешив вопрос – в чем цель жизни? – человек уже исполнил ее наполовину: стремиться к достижению ее – составит и наполнит жизнь. Часто он так и умрет, не дойдя до цели, но и то хорошо, что он хоть