Взломавшая код. Дженнифер Даудна, редактирование генома и будущее человечества - Уолтер Айзексон

многих директоров стартапов. Она была не склонна к преувеличениям и не создавала завышенных ожиданий. Это давало множество преимуществ, и одним из них было то, что люди, как правило, ее недооценивали.

С другой стороны, она никогда прежде не руководила компанией, поэтому ей нужно было многому научиться. Для этого она вступила в местную группу профессионального развития для молодых директоров предприятий, “Альянс генеральных директоров”, которая раз в месяц встречалась на полдня, чтобы поделиться проблемами и их решениями. Трудно представить, чтобы в такую группу поддержки вступили Стив Джобс или Марк Цукерберг, но Хорвиц, как и ее наставница Даудна, обладала самоосознанием и скромностью, которые редко встречаются у лидеров-мужчин. Среди прочего в “Альянсе” она научилась создавать команды из людей с разной квалификацией.

Сегодня одного появления слова CRISPR в информации о компании достаточно, чтобы венчурные капиталисты ринулись в бой. Даудне и Хорвиц, однако, не сразу повезло найти финансирование. “В то время тема молекулярной диагностики отпугивала венчурных капиталистов, – говорит Даудна. – И еще мне кажется, что к женщинам относятся предвзято, поэтому я опасалась, что если мы получим венчурный капитал, то Рейчел, возможно, сместят с поста директора”. Среди венчурных капиталистов, с которыми они встречались, женщин не было, а на дворе стоял 2012 год. Вместо того чтобы и дальше искать венчурные средства, они решили занять деньги у родственников и друзей. Кроме того, Даудна и Хорвиц сделали собственные вложения.

Треугольник

Казалось бы, быстрый успех Caribou Biosciences позволяет назвать компанию прекрасным примером работы чистого рыночного капитализма. И отчасти это действительно так. Но важно заглянуть глубже и отметить, что, как и во многих других компаниях, от Intel до Google, инновации стали продуктом характерно американской совокупности катализаторов.

Когда Вторая мировая война подходила к концу, великий инженер и государственный служащий Вэнивар Буш отметил, что работа американской инновационной машины требует трехстороннего партнерства государства, бизнеса и научного сообщества. Он лучше многих представлял себе этот треугольник, поскольку был связан со всеми тремя лагерями. Он руководил инженерным факультетом Массачусетского технологического института, был основателем Raytheon и осуществлял государственное администрирование науки, в том числе контролируя создание атомной бомбы[125].

По мнению Буша, государству не следовало организовывать собственные крупные исследовательские лаборатории, как было сделано при запуске проекта по созданию атомной бомбы. Вместо этого нужно было финансировать университетские и корпоративные лаборатории. Это партнерство государства, бизнеса и университетов привело к появлению прекрасных инноваций – транзисторов, микросхем, компьютеров, графических пользовательских интерфейсов, GPS, лазеров, интернета и поисковых систем, которые двигали американскую экономику в послевоенный период.

Caribou стала примером такого подхода. Лаборатория Даудны находилась в Беркли – государственном университете, который получает поддержку от частных благотворителей и состоит в партнерстве с Национальной лабораторией имени Лоуренса, финансируемой из федерального бюджета. Национальные институты здоровья (НИЗ) предоставили Беркли гранты на сумму 1,3 миллиарда долларов для поддержки проводимых Даудной исследований систем CRISPR-Cas[126]. Кроме того, сама Caribou получила от НИЗ федеральный грант по программе поддержки малых инновационных компаний и пустила эти 159 тысяч долларов на создание наборов инструментов для анализа РНК-белковых комплексов. Программа была разработана, чтобы помочь инноваторам превращать результаты фундаментальных исследований в коммерческие продукты. Она помогла Caribou продержаться в первые годы, пока не поступал венчурный капитал[127].

Есть и еще один элемент, который сегодня часто добавляют к триаде науки, государства и бизнеса, и это благотворительные фонды. В частности, Caribou получила 100 тысяч долларов от Фонда Билла и Мелинды Гейтс для финансирования работы над применением Cas6 в качестве инструмента диагностики вирусных инфекций. “Мы планируем создать набор ферментов, которые распознают РНК-последовательности, характерные для вирусов, включая ВИЧ, а также вирусы гепатита C и гриппа”, – написала Даудна в своей заявке на грант. Это стало прелюдией к тому гранту, который Даудна получила от Гейтса в 2020 году, когда деньги были выделены на исследование применения систем CRISPR в качестве инструмента для обнаружения коронавирусов[128].

Глава 16. Эмманюэль Шарпантье

Странница

Порой конференции имеют последствия. Весной 2011 года, приехав на одну из них в Пуэрто-Рико, Даудна случайно познакомилась с Эмманюэль Шарпантье, странствующим французским биологом, в которой чудесным образом сочетались загадочность и парижская безмятежность. Она тоже изучала CRISPR и главным образом занималась CRISPR-ассоциированным ферментом Cas9.

Сдержанная, но обаятельная Шарпантье повидала много городов и много лабораторий, получила множество степеней и прошла множество постдокторских программ, но старалась не пускать корни и не связывать себя обязательствами, всегда готовая собрать свои пипетки и переехать. В этом она была совсем непохожа на Даудну, и, возможно, именно поэтому они и нашли общий язык, пусть и главным образом в научной, а не в эмоциональной сфере. У них обеих были приятные улыбки, благодаря которым их броня оказывалась почти – хотя и не совсем – невидимой.

Шарпантье выросла на берегах Сены, в зеленом южном пригороде Парижа. Ее отец заведовал местными парками, а мать работала сестрой-хозяйкой в психиатрической больнице. Однажды, когда Шарпантье было двенадцать, они с матерью проходили мимо Института Пастера, парижского исследовательского центра, который специализируется на инфекционных болезнях, и она сказала: “Когда я вырасту, я буду здесь работать”. Через несколько лет, выбирая, в какой области сдавать экзамен по окончании школы перед поступлением в университет, она остановилась на естественных науках[129].

Эмманюэль Шарпантье

Она также проявляла интерес к искусству. Она брала уроки игры на фортепиано у соседа, концертирующего музыканта, и долгое время – даже после двадцати лет – занималась балетом, всерьез рассматривая возможность стать профессиональной танцовщицей. “Мне хотелось быть балериной, но в конце концов я поняла, что слишком рискую, выбирая такую карьеру, – говорит она. – Мне не хватало нескольких сантиметров роста, а всякий раз, когда я распрямляла правую ногу, о себе напоминала проблема со связками”[130].

Впоследствии она поняла, что некоторые уроки из сферы искусств вполне применимы в науке. “Методология играет важную роль в обеих сферах, – отмечает она. – И там и там нужно знать основы и овладевать методами. Это требует настойчивости – эксперименты приходится повторять по несколько раз, оттачивая методы подготовки ДНК при клонировании гена, а затем делать все снова и снова. Таким образом отрабатываются навыки, и это напоминает тяжкий труд балерин, изо дня в день повторяющих одни и те же движения и техники”. Кроме того, науку с искусством роднит и то, что, освоив базовые приемы, ученый должен обращаться к творчеству. “Без строгости и дисциплины не обойтись, – поясняет Шарпантье, – но нужно