Михаил Колесников - Последние грозы

Вот почему тема гражданской войны острой занозой сидела все время в сердце. Мне стало казаться, что первоначальный замысел возник очень давно.

Хотелось, как я уже писал, эпического охвата эпохи, но постепенно я пришел к выводу, что пока не готов к подобному труду, требующему, помимо всего прочего, глубокой эрудиции, умения мыслить «глобально». Выходили мои книги о современниках, подчас эти повести вяло хвалили, иногда лениво ругали. Во всяком случае, считалось, что я — автор темы «современного рабочего класса». И сам уверился в этом. О Папанине и Вишневском и думать забыл.

Но некие силы, стоит их вызвать однажды хотя бы на короткое время, продолжают витать над нами, их не отпугнуть: они словно бы организуют события, направляя тем самым нас. В литературе, искусстве не писатель выбирает тему, ставит проблему, а проблема, тема выбирает нужного ей писателя для своего выражения.

О силах, витающих над нами, организующих события и неожиданные встречи.

Окончив академию, я остался в Москве и работал в военно-морском журнале. В том самом, который еще до войны создал и редактировал Вишневский.

В редакцию позвонил художник-маринист Мальцев, член редколлегии: в студию имени Грекова прибывает Папанин!

Для людей моего поколения довоенная юность прошла под знаком беспримерных подвигов в Арктике: дрейф папанинцев на льдине от Северного полюса в открытый Атлантический океан, перелеты через полюс в Америку Чкалова, Громова, дрейф «Георгия Седова» и его спасение. Да и звание Героя Советского Союза ввели в 1934 году в связи с подвигами полярных летчиков. Когда станция «Северный полюс — 1» начала свой дрейф на юг, из Северного Ледовитого океана в Атлантический, я был курсантом ленинградского военного училища, мы жили радиосводками о продвижении льдины с папанинцами, пытались поймать коротковолновыми приемниками позывные Кренкеля, переживали за необычную экспедицию.

Когда папанинцы с триумфом проезжали в марте 1938 года по Невскому, мы, курсанты училища, стояли как бы в почетном карауле и в то же время сдерживали напор публики. Машины пробивались сквозь плотный заряд листовок, падавших с неба. Открытая машина с Папаниным и его красивой женой Галиной Кирилловной медленно шла вдоль строя, всего в нескольких шагах от нас, и я мог хорошо их рассмотреть…

Прошла целая вечность с тех пор, и теперь мы с фотографом мчались в студию имени Грекова навстречу с Папаниным. В студии Иван Дмитриевич, оказывается, был частым гостем. Особенно когда восстанавливали знаменитую Севастопольскую панораму. На этот раз его пригласили взглянуть на макет панорамы «Штурм Сапун-горы».

Папанин был в адмиральском мундире с двумя звездами Героя Советского Союза. Голова и усики совсем белые, несколько грузная фигура и чарующий говорок: «Браточки…»

Когда осмотр панорамы закончился, пили традиционный чай за общим столом. Мы с фотографом делали свое журналистское дело: он фотографировал, я записывал.

Тут-то я и услышал от Ивана Дмитриевича имя Мокроусова. Оказывается, о нем написано в «Истории гражданской войны», даже Шолохов в «Тихом Доне» упоминает мокроусовцев. Сам же Мокроусов встречался с Фрунзе, воевал в Испании, прославился в Отечественную…

То ли я невнимательно читал «Тихий Дон», то ли плохо слушал в академии лекции по истории гражданской войны, но Мокроусов с его подвигами начисто выпал из памяти.

Вскоре я получил задание главного редактора журнала написать очерк о герое гражданской войны для праздничного номера. Я почему-то сразу подумал об этом самом неведомом мне Мокроусове: был моряком, участник революционных событий в Петрограде, видел Ленина, прошел огни и воды… То, что требуется. Живет в Симферополе, заеду по дороге в Коктебель. Перед поездкой в Симферополь я встретил у нас в редакции генерала армии, дважды Героя Советского Союза Батова. Оказавшись в Москве, он решил навестить своего товарища по Крыму Павла Ильича Мусьякова, нашего главного редактора. Павел Ильич и Павел Иванович, как водится в подобных случаях, стали вспоминать события сорок первого. Так как разговор вскоре сделался общим, я осмелился спросить генерала Батова, не доводилось ли ему тогда встречаться с Мокроусовым, к которому я собираюсь поехать?

— Еще бы! — воскликнул он. — Воевали с ним рука об руку весь сорок первый. Тут приключилась такая история: меня назначили командующим сухопутными войсками Крыма и одновременно командиром девятого корпуса. Прибыл из Закавказья в Симферополь, сижу в кабинете, уточняю обстановку. Вдруг в кабинет врывается энергичная блондинка, на вид ей лет этак тридцать пять, и заявляет: «Я жена Мокроусова. Вы ведь знаете моего мужа?» — «Это тот Мокроусов, знаменитый партизан двадцатых годов? Я не имел счастья знать этого героя, но наслышан о нем». — «Все-таки, генерал, вы его знаете, он мне говорил, что встречал вас в Испании. Вас там звали Фрицем Пабло, правда?» — «Батюшки мои, а его-то как там называли?» — «Савин». — «Вот теперь знаю, и даже хорошо знаю, вашего мужа, славного военного советника Арагонского фронта. Где же он?» — «Взял свой вещевой мешок и пошел в Первомайск на призывной пункт… А я подумала, что, может быть, Алексей будет здесь нужнее». Через несколько дней я уже обнимал Алексея. Бывший комбриг был назначен моим заместителем по формированию тылового ополчения.

Рассказ генерала Батова возбудил во мне еще больший интерес к Мокроусову.

…И вот я иду по белым от зноя и пыли улицам Симферополя, где до этого бывал не раз и не подозревал, что именно здесь живет Мокроусов. Я испытывал понятное волнение.

Почему, размышлял я, шагая к дому Мокроусова, «былины речистые» ведут рассказ о Буденном, о Чапаеве, о Каховке, о матросе Железнякове и почему имя Мокроусова мало кому известно? Ведь в двух войнах — гражданской и Отечественной — он руководил партизанским движением обширного края, был свободен в выборе решений и блестяще оба раза справлялся с заданием… Судя по рассказам и документам, он личность незаурядная, самобытная, с твердым характером! Даже битый «черный барон» Врангель и битый гитлеровский фельдмаршал Манштейн в своих мемуарах с невольным уважением говорят о Мокроусове.

Мне думалось, что я первый «открою» Мокроусова для литературы. Уже позже у Паустовского в повести я нашел следующие строчки: «У Каркенитского залива проходил с армией Фрунзе. Здесь красные части брали Перекоп, а партизанские отряды легендарного Мокроусова захватили Судак…» Легендарного… Он уже был легендарным, когда я шел к нему.

…Мокроусов оказался именно таким, каким я его представлял: угловатым, неразговорчивым, замкнутым в себе. Ему было за семьдесят. Среднего роста, сутулый, прихрамывающий на правую ногу, волнистые пряди седых волос, крошечные усики, в легком белом костюме. Был по-военному подтянут — никакого намека на старческую одутловатость. Я не предупредил о своем приезде ни письмом, ни телеграммой, и мой визит явился для него конечно же неожиданностью. Возможно, неприятной.