Леонид Леванович - Рассказы

2005 Перевод с белорусского автора.

Метро

Проснулся он рано, хоть торопиться нужды не было. Куда уже торопиться, если протопал по земле восемьдесят с хвостиком. А вставать рано приучила жизнь. Сызмала пас гусей, потом — телята, коровы. Мать жалела его, однако будила рано — надо, ничего не поделаешь. Теперь можно спать поздно, да не спится. Зимой он лежит подольше — нет, не спит, думает, вспоминает, качается в кровати, чтобы не включать свет слишком рано, за электричество надо платить. А сколько той пенсии! Кот наплакал. Летом другое дело: еще пяти нет, а уже видно.

Он поднялся, высокий, сутуловатый, с бурой морщинистой шеей и седой головой, зашел в соседнюю комнату — как там внук? Виталька спал, закинув руки за голову, будто обнимал качанок капусты с белобрысой челкой-листком. Одеяло сползло на пол, до пояса внук был голый. Худощавый, уже довольно рослый — такой родной, невыразимо близкий. Это продолжение его, дедовой жизни.

Люди, в чьих руках была власть, сделали всё, чтобы он, Стах Крупеня, не имел продолжения рода, чтобы никогда не возвратился с Колымы. А он выжил. Вернулся на родину. Да не один — с женой-сибирячкой, лагерной медсестрой. Девушка полюбила зэка-белоруса, и эта любовь помогла Стаху выстоять. Вырастили они троих сыновей, имеют пятеро внуков. Виталька — самый младший.

Дед Стах накрыл внука. Тот пробормотал что-то. Таинственно улыбнулся, повернулся на бок и заснул. Вдруг Стах заприметил темный предмет под подушкой. Взял, рассмотрел. Это был игрушечный пистолет. Большой, но удивительно легкий, серебристо-блестящий, с черной шершавой рукояткой — именно ее сначала увидел Стах. Имелась у этой игрушки и прорезь прицела. И мушка, и надпись: Омега, мэйд ин Чино — по-английски. Ну, китаезы, такю игрушку смастерили, как настоящий маузер. Нечто подобное болталось на ремне командира партизанского отряда, в который Стах попал шестнадцатилетним пареньком. О. как он мечтал тогда иметь боевой пистолет или автомат! А приходилось таскать на неокрепших плечах тяжелую бельгийскую винтовку.

Как давно это было!

А вчера дед Стах — Стефан Адамович Крупеня, в лагере его дразнили «стахановцем». - пережил большую радость: парился с внуком в бане.

Какое это счастье — ласково, бережно стегать-шлепать, поглаживать распаренным березовым веником разогретое докрасна тельце малого мужичка. Родного твоего отпрыска. Твою кровинку. Вчерашней бани и радости могло и не быть. Но как иногда случается. Помогло несчатье. Заболели дедовы ноги. Они болят уже не первый год. Иногда боль отпускает, особенно зимой, когда меньше топонины. А теперь, в начале лета, ноги заставили искать спасения в поликлинике. Молодая остроносая девчина-хирург попросила сделать приседание. Стах попробовал, но приседание получилось неказистое. Так и застыл раскорячившись.

— Глубже! — строго сказал доктор.

— О. если б я мог… глубже. То к вам бы не пошел.

Девушка застеснялась. Начала расспрашивать, есть ли дача. Что он там делает.

— Всё делаю. Что нужно.

— И землю копаете?

— Приходится копать.

— Так что же вы хотите?

— Хочу, чтоб мои ноги ходили по земле. Я еще не устал от жизни. А на этом свете не устанешь, так на том не отдохнешь.

— Вы оптимист, дедушка. Возможно это вам и поможет.

Доктор заулыбалась, прописала десять сеансов лечения электротоком. Подобные процедуры Стах принимал и раньше. Но к этому врачу попал впервые. Вот и получилось, что дед Стах оказался привязанным в городе на десять дней. Он ходил на процедуры, читал, смотрел телевизор. Вдруг позвонила невестка: Виталику неделя до отъезда в лагерь. Сидит целыми днями у телевизора. К бабушке на дачу не хочет.

— А с вами согласен побыть.

— Ну, раз согласен, так привози.

И дед с внуком стали жить вместе.

Сегодня Стась запланировал свозить внука в Ботанический сад, покататься в метро. Они уже катались в метро три дня подряд. Осмотрели все станции. Из всех благ цивилизации Стах Крупеня очень уважал метро, любил и ванную. Но метро — это роскошь особенная. Можно ехать в любую погоду с комфортом. Ни дождь, ни снег тебе не преграда. И всё точно по графику. Кругом чисто. Светло, красиво.

Но была и еще одна причина катать внука на метро. О ней дед не сказал внуку. Не говорил ему ни слова о Колыме. Когда-то даже детям боялся об этом рассказать, не мог признаться и товарищам по работе, как стал нацдемом в двадцать лет от роду.

После Колымы трудно было устроиться на работу. Всюду получал отказ. Помог друг юности, с которым учился в педагогическом техникуме. Приняли Стаха в Министерство финансов, в хозяйственную группу, где он был и столяром, и плотником, и электриком.

Когда-то отец его, Адам Крупеня, умел и столярничать, и плотничать, мог и печь сложить. И возле пчел был своим человеком, и в саду умел хозяйничать. А еще Адам Крупеня обладал медвежьей силушкой. Имея золотые руки не спился безвременно, как это бывает с мастеровитыми людьми на Беларуси, да и в других краях. Учил Адам Крупеня умельству и своих детей. Не раз вспоминал отца Стах на Колыме, в душе благодарил за науку. Стахановцем Крупеню дразнли зэки не только за имя Стефаний-Стах. А за то, что любую работу делал быстро, ловко, сберегая силу. И совершал эту работу сначала в голове, а потом брался делать руками.

Вскоре его оценили и в Министерстве финансов. В те годы именно финансовый министр читал доклады на белорусском языке. Да не абы-какие, а о бюджете. Депутаты внимательно слушали, делали вид, что всё понимают. Правда, понимания от них никто не требовал. Как Ванька-встанька, они поднимали руки, утверждали, что им предлагалось. Альтернативы быть не могло.

Время менялось, началась хрущевская оттепель. Крупеню разрешили прописаться в Минске, дали квартиру. Как-то набрался смелости Стах и постучался в тяжелую массивную дверь дома с громадными колоннами на главном проспекте Минска. Добился аудиенции у высокого начальника КГБ. Тот слушал, удивленно смотрел из-под очков на него, как на ископаемое. Потом тихо процедил сквозь зубы:

— Ах ты, сволочь! Нацдемовский недобиток! Как тебе удалось выжить?! И ты еще хочешь реабилитации?! Ты же — враг народа!

Серо-стальные глаз, будто сверла, буравили Крупеню. Он молча вышел из кабинета, боясь оглянуться назад.

А если разобраться, какой же он враг? Молодой учитель, как и его соратники, хотел, чтобы школы на Беларуси были белорусскими, чтоб родная речь царила на родной земле. Так разве ж это преступление? На всем белом свете таких людей считают патриотами, помогают им, гордятся ими, потому что они — стержень нации. А тут — враг народа. За что? За какие грехи?