Альберт Пинкевич - Песталоцци

Французская школа XVIII века

Песталоцци мужественно вел настоящую борьбу против учителей, которых он не уважал. Следующий случай, описанный им самим, достаточно характеризует его в этом отношении:

«Я должен был учиться и петь, как и все остальные дети, но не имел никакого музыкального слуха. Пьяный учитель пения Кауфман захотел меня научить правильно слышать при помощи побоев. Это меня настолько возмутило, что я вместе с другими детьми, сидящими рядом со мной, выкинул пьяного человека с моей скамьи и затем побежал к тогдашнему заведующему школой и заявил, что я никогда не вернусь в школу, если мне придется хотя бы в течении одного часа учиться у Кауфмана. Заведующий школой понял, что я прав, и разрешил мне отныне каждую среду вечером в то самое время, когда происходил урок пения, итти домой. Прямо невероятно до чего этот случай содействовал развитию моего стремления к независимости! Я получил право каждую неделю на главах у несправедливого учителя, дискредитируя его перед всеми учениками, брать подмышку мои книги в тот самый момент, когда он входил в комнату. и с криком «Vale bene, domine praeceptor»[1], выбегать на класса».

И в то же время во всех детских играх, по свидетельству самого Песталоцци, он был самым неловким и беспомощным из всех сверстников… «Впрочем, большинство любило меня за мое добродушие и мою услужливость, хотя и знали мою односторонность и неловкость, равно как и мою беззаботность и недогадливость во всем, что меня не интересовало».

Действительно Песталоцци, будучи одним из лучших учеников, часто делал такие ошибки, которых не сделал бы самый худший ученик в классе. Это происходило от того, что Песталоцци успевал в том. что ему нравилось, успевал в том, что он любил, а к тому, что ему не было интересно, он обычно не прилагал никакого усилия. Естественно. что некоторые из товарищей стали считать его чудаком, и один из них дал ему прозвище, о котором Генрих Песталоцци вспоминает в работе, написанной через семьдесят лет, а именно один из тех, кто особенно отличался в различных проделках по отношению к Песталоцци. дал ему прозвище «Генри чудачок из страны чудаков».

Нужно думать, что обучение не было слишком глубоким и слишком серьезным в этой латинской школе. Песталоцци, как известно, даже и в зрелые свои годы, даже тогда, когда он был во главе большого педагогического института, формально не был особенно грамотным человеком, он не очень хорошо знал географию, плоховато знал математику и французский язык, и даже по-немецки писал всегда с ошибками.

На формирование его характера и вообще на формирование его мировоззрения, кроме тех влияний, которые на него преимущественно в смысле привития ему религиозности оказывала мать, чрезвычайно большое влияние оказало пребывание в тех школах, в которые он перешел после окончания латинской школы; именно там складывается мировоззрение Песталоцци, именно там впитывает он передовые идеи своей эпохи и получает тот основной интеллектуальный багаж, которым пользуется в дальнейшей своей литературно-практической деятельности. Можно условно примять, что детство Песталоцци кончилось после выхода из латинской школы, и в следующие годы мы перед собой видим человека, живущего общественной жизнью и живо реагирующего на самые разнообразные события как в литературной, так и в политической области.

ГЛАВА ВТОРАЯ

МОЛОДЫЕ ГОДЫ ПЕСТАЛОЦЦИ

(1761–1769)

«Слушайте и запомните навсегда, что только полнейшее уничтожение тиранов спасет от того, чтобы они больше не вредили»

Переход в Collegium Humanitatis явился крупным событием в интеллектуальной жизни Песталоцци. Это учебное заведение, представлявшее собою что-то вроде старших классов гимназии или подготовительных курсов к высшей школе, среди своих педагогов имело несколько бесспорно очень живых людей, весьма образованных, весьма популярных у своих учеников. Из них в особенности надо отметить Бодмера и Брейтингера.

Эти два имени были широко известны и за пределами Швейцарии, главным образом в Германии. Они возглавляли в литературе т. н. «цюрихскую школу», боровшуюся против педантизма известного Готтшеда (1700–1766), немецкого (германского) писателя, критика и историка литературы, узкого рационалиста и сторонника поучающей, морализирующей литературы («лейпцигская школа»). Бодмер и Брейтннгер выступали в защиту «сердца» против «рассудка» (рационализма), за творческую фантазию, оправдывали введение чудесного в художественную литературу, ратовали за Мильтона и Клопштока. Победа оказалась на стороне цюрихцев. Характерно, что литературная борьба эта велась с обеих сторон с необыкновенной яростью и в таком стиле, что Шлоссер (известный немецкий историк) должен был характеризовать ее в следующих весьма выразительных словах: «нельзя достаточно надивиться грубости и дикости эпохи, в которую несколько лет сряду можно было вести такие пошлые и дикие споры». И тот и другой по отзыву Песталоцци, были мало практичные, хотя и воодушевленные самыми наилучшими намерениями люди: «независимость, самостоятельность, благотворительность, способность к самопожертвованию и любовь к отечеству» были их лозунгами.

«Нас фантастически учили. — продолжает дальше Песталоцци. — искать самостоятельность в словесном знакомстве с истиной, не давая нам живо почувствовать потребность в том, что было необходимо для упрочения нашей внутренней и нашей внешней домашней и гражданской самостоятельности. Дело доходило до того, что мы еще в детстве воображали себя прекрасно подготовленными поверхностными школьными знаниями великой греческой и римской общественной жизни и маленькой работе в одном из швейцарских кантонов».

Влияние этих профессоров-литераторов на их слушателей было огромно Именно их влиянием следует объяснить то, что Песталоцци всегда был врагом рационализма, по крайней мере теоретически.

Под их руководством Песталоцци с увлечением занимается древними языками, философией, много читает, знакомится с новыми идеями в педагогике, в частности с сочинениями Руссо который тогда только что опубликовал свой знаменитый роман «Эмиль или о воспитании» Идеи Руссо особенно восхищали молодого Песталоцци Руссо клеймил современную культуру, требовал воспитания, сообразного с природой, заставлял своего героя воспитываться в деревне, вдали от города, среди крестьянства, предлагал обучать Эмиля ремеслам и т. п Все это очень соответствовало настроениям Песталоцци. Одновременно образы классической древности, рассказы Плутарха все более и более экзальтируют впечатлительного юношу, который уже в это время становится тем фантазером-народником, которым он был в течение большей части своей сознательной жизни. Симпатии к угнетенному крестьянству выражаются в форме крайнего патриотизма. фетишизирования идеи родины, любви к народу, причем под последним Песталоцци прежде всего понимает всех бедняков, всех угнетенных господствующими классами.