Саймон Монтефиоре - Потемкин

Стоявший рядом казак сказал, что светлейший отходит.

«Прости меня, милостивая матушка-государыня.» — С этими словами он умер.[8]

Ему было пятьдесят два года.

Стоявшие вокруг замерли в молчании — они стали свидетелями смерти великого человека. Браницкая положила его голову на подушку, потом закрыла лицо руками и упала на траву в обмороке.

Некоторые громко плакали; другие вставали на колени и молились. Один из казаков успокаивал взыгравшую лошадь.

Так умер один из самых знаменитых государственных мужей Европы.

Современники, удивляясь его причудам, понимали масштаб его личности. Все путешественники, приезжавшие в Россию, стремились встретиться с ним; в любом собрании он оказывался центром внимания: «Когда его не было поблизости, говорили только о нем, в его присутствии все смотрели только на него». Иеремия Бентам, английский философ, гостивший в его имениях, назвал его «князем князей».[9]

Замечательно сказал о нем принц де Линь, знавший всех титанов своего времени, от Фридриха Великого до Наполеона: «Это самый удивительный человек, которого мне доводилось встретить [...] скучающий среди удовольствий; несчастный от собственной удачливости; неумеренный во всем, легко разочаровывающийся, часто мрачный, непостоянный, глубокий философ, способный министр, искусный политик — и вдруг десятилетний ребенок [...] В чем заключался секрет его волшебства? Гений, гений и еще раз гений; природная одаренность, отличная память, возвышенный строй души; насмешливость без стремления оскорбить, артистичность без наигранности [...] способность завоевывать в лучшие моменты любое сердце, бездна щедрости [...] тонкий вкус — и глубочайшее знание человеческой души».[10]

Граф Сегюр, встречавшийся с Наполеоном и Вашингтоном, говорил, что для него «всего любопытнее и важнее было знакомство со знаменитым и могущественным князем Потемкиным [...] Никогда еще ни при дворе, ни на поприще гражданском или военном не бывало царедворца более великолепного и дикого, министра более предприимчивого и менее трудолюбивого, полководца более храброго и вместе нерешительного. Он представлял собою самую своеобразную личность, потому что в нем непостижимо смешаны были величие и мелочность, лень и деятельность, храбрость и робость, честолюбие и беззаботность. Везде этот человек был бы замечен своею странностью». Американский путешественник Льюис Литтлпейдж писал, что «удивительный» светлейший князь имел в России больше власти, чем имели у себя дома кардинал Уолси, граф-герцог Оливарес и кардинал Ришелье.[11]

А.С. Пушкин, родившийся через восемь лет после смерти Потемкина, расспрашивал его постаревших племянниц и записывал их рассказы: имя князя, говорил он, «будет отмечено рукой истории».[12]

Следовало безотлагательно сообщить императрице. Написать Екатерине могла Сашенька Браницкая, которая посылала ей новости о здоровье князя, но она была вне себя от горя. Отправили адъютанта к секретарю Потемкина Василию Попову.

Когда печальный кортеж повернул обратно к Яссам, кто-то вспомнил, что надо отметить место, чтобы потом поставить памятник. Камней не нашли, и тогда атаман Антон Головатый, знавший Потемкина тридцать лет, вернулся на холм и воткнул в землю запорожскую пику.[13]

Получив ужасную новость, Попов написал императрице: «Нас постиг страшный удар! Всемилостивейшая государыня, светлейшего князя Григория Александровича нет больше среди живых».[14] В Петербург был отправлен молодой офицер с приказом не останавливаться в пути.

Через семь дней, 12 октября, одетый в черное, запыленный курьер доставил письмо в Зимний дворец. Императрица упала в обморок. Придворные подумали, что с нею удар. Доктора отворили ей кровь.

«Слезы и отчаяние, — записал секретарь государыни Храповицкий. — В 8 часов пустили кровь, в 10 легли в постель». Императрица была так плоха, что к ней не пустили даже внуков.[15]

«Она потеряла в нем не любовника, — записал Массон, учитель математики великих князей Александра и Константина, хорошо понимавший смысл отношений императрицы и Потемкина. — Это был друг».[16]

Ночью она не могла заснуть. «Ужасный удар обрушился на мою голову, — писала она своему постоянному литературному корреспонденту барону Гримму. — В шесть часов пополудни курьер привез мне известие, что мой ученик, мой друг, почти мой кумир, князь Потемкин Таврический умер в Молдавии после болезни, тянувшейся почти месяц. Вы не можете представить себе, как я потрясена...»[17]

В каком-то смысле императрица так до конца и не оправилась от этого удара. Вместе с Потемкиным кончился золотой период ее царствования — а также и добрая слава Потемкина. Екатерина говорила, что «болтуны» всегда чернили подвиги князя. Она была совершенно права: едва весть о смерти светлейшего достигла Петербурга, как начала расти легенда, заслонившая подлинные черты этого необыкновенного человека.

12 января 1792 года Василий Попов, доверенное лицо князя, приехал в Петербург с особым поручением. Он привез главное сокровище Потемкина — письма Екатерины, все так же связанные в пачки.

Императрица отослала всех, кроме Попова, заперла дверь — и долго плакала.[18]

Часть первая: ПОТЕМКИН И ЕКАТЕРИНА (1739-1762)

Лучше я хочу услышать, чтобы ты был убит,

нежели бы себя осрамил.

(Напутствие смоленского дворянина своему сыну,

отправляющемуся в армию.)

Л.H. Энгельгардт. Мемуары

— Когда я вырасту, — хвастался маленький Потемкин, — буду архиереем или министром.

Наверное, над его мечтами смеялись, потому что он родился в семье провинциального дворянина без имени и состояния. Его крестный отец любил повторять: «Грицу моему либо быть в чести, либо не сносить головы».[19]

Григорий Александрович Потемкин родился 30 сентября 1739 года{2} в деревне Чижево, недалеко от Смоленска. Семья была не богата, но и не бедна: 430 душ. Чем незначительнее род, тем на большее он претендует. Потемкины, как многие польские шляхтичи, имели весьма сомнительную генеалогию, но среди своих предков они уверенно называли Телезина — царя италийского племени, угрожавшего Риму около 100 года до Рождества Христова, и Истока — далматинского князя XI века нашей эры. И вот после многовековой безвестности потомки царственных персон явились на смоленских землях под скромным именем — Потемкины, или, на польский манер — Потемкинские.