Николай Кочин - Кулибин

Но он не смог подавить необыкновенную пытливость мальчика, в котором так рано сказывалась практическая сметка неугомонного изобретателя. Весною, когда вскрывались ручьи, мальчик устанавливал на них водяные колеса, пускал самодельные кораблики диковинного вида и удивлял тем завистливых сверстников. Летом он устраивал шлюзы для ключевой воды, стекавшей с горы, на которой стоял его домик. Как-то даже ухитрился собрать эту воду в таком большом количестве, что устроил в овражке нечто вроде пруда с проточной водой, в котором стала водиться рыба. Это даже и отцу понравилось.

Как можно догадываться, по скупым обмолвкам ранних биографов, Кулибин рос замкнутым мечтателем, одержимым идеей изобрести что-нибудь необычное. Все, что касалось техники, сильно его волновало. Он долго простаивал где-нибудь подле водяного колеса, восторгаясь его работой, или у кузниц, где ковали лошадей. Работа кузнецов вселяла в него сладкую зависть.

Живя в постоянном общении с рабочим людом, у шумных пристаней, он рано постиг нехитрое устройство волжских судов, водимых бурлаками, и копил в душе жалостливое удивление к простому народу. Не сохранилось ни одного намека на увлечение его забавами, обычными для ребячьего возраста. Зато есть определенные свидетельства о постоянном посещении колокольни Строгановской церкви.

Церковь эта, построенная в начале XVIII века на средства «именитого гостя» Григория Строганова, представляла собою архитектурную редкость (здание сохранилось очень хорошо до сих пор). Это единственный в своем роде образец зодчества эпохи Петра. В ней сочетались элементы разных направлений: монотонные классические линии и изнеженные формы французского зодчества XVIII века. Есть намеки и на мавританскую архитектуру. Все клочки разных стилей спутаны с гениальной находчивостью в нечто фантастическое: тут и античный пилястр, и вычурный карниз рококо, и русский широкий купол. Только эпоха Петра могла породить такую причудливую помесь европейского с азиатским. Это ярчайший памятник того времени, когда на плечи русского боярина был накинут иностранный камзол. Церковь построена на скате высокой горы у берега Оки при впадении ее в Волгу. Снаружи она ярко разукрашена. По светло-малиновому фону расписана темно-красными арабесками и снабжена витыми колоннами с орнаментами, множеством пилястров с резными капителями. На куполе церкви возвышаются пять красивых глав с большими железными крестами. Они украшены множеством разновидных вызолоченных звезд.

С высокой колокольни виден был суетливый Нижний базар, шумливое и гульливое торжище у пристаней, величавая Волга с судами и тесные улицы Канавинской слободы.

Но мальчика привлекали не пейзажи Заволжья, далеко обозреваемые с колокольни, не очарование затейливых венецианских украшений самой колокольни, нет! Там были часы удивительного устройства! Они показывали движение небесных светил, изменение лунных фаз, зодиакальные знаки и каждый час оглашали окрестность удивительной музыкой. Часы эти назывались курантами[4].

Целыми днями простаивал мальчик на колокольне, пытаясь разгадать тайны удивительного механизма.

Но постичь их не мог — и страдал. Из близких ему никто не мог помочь. Кулибин тщательно принялся искать книги с описанием автоматов. Такие книги находились, но они были полушарлатанского типа и предназначались для фокусников. Наконец он наткнулся на одну серьезную книгу: Георг Крафт «Краткое руководство к познанию простых и сложных машин, сочиненное для употребления российского юношества. Переведена с немецкого языка через Василия Ададурова[5] адъюнкта при Академии Наук. В Санкт-Петербурге при императорской Академии Наук, 1738 год».

Эта книжка предназначалась для специалистов и явилась незаменимым руководством для нескольких поколений русских механиков. Ее читал и великий изобретатель парового двигателя Иван Ползунов, на ней воспитывался и Кулибин.

В этом труде впервые выделялось машиноведение как особая наука. Сперва Кулибин не понял ничего в книге, хотя и затратил на чтение уйму времени. Книгу он не понял, зато узнал, что прежде, чем ее понять, надо учиться математике, в частности знать дроби и трапеции. Тревога его возросла: он уразумел, как суров путь к наукам.

Он стал разыскивать математические книги и читать подряд всякую, какую только встречал, следил за газетой «Санкт-Петербургские ведомости», в которой помещались известия о разных изобретениях и открытиях. Эти сообщения распаляли его воображение и усиливали жажду знаний. По ночам в своей каморке он читал любимейшего Ломоносова, о чудесной судьбе которого прослышал. Может быть, размышления о ней укрепляли Кулибина в надеждах. Но книг светских было мало. Городское общество коснело в невежестве. С дворянами он не мог общаться, а попы, соприкасавшиеся с книжной ученостью, только тем и были заняты, что враждовали друг с другом из-за приходов. Епископ Сеченов (1743–1748 гг.) возродил питиримовскую идею «просвещения иногородцев», но, кроме грубого их притеснения, ничего не получилось. Замолкли в городе прежние споры со старообрядцами, имевшие место при жестоком и властном епископе Питириме[6]. Кулибин в одиночестве изливал свою юношескую тоску в виршах:

Ах, о радости я беспрестанно вздыхаю,Радости же я совсем не знаю.И к любви я стремлюсь душою,Ах, кому же я печаль свою открою!

Недостаток книг толкал его деятельную натуру на путь практических дел.

Только через несколько лет одолел он Крафта с громадной для себя пользой. Эта книга да приложения к «С.-Петербургским ведомостям» были первой и серьезной вехой на пути его технического образования. Это было очень серьезное чтение, если принять во внимание, что в старообрядческих домах были книги исключительно религиозного содержания.

Следует сказать, что мельница и часы — самые характерные механизмы мануфактурного периода. «Мельницами» тогда в курсах механики называли многие машины, которые растирали вещества, пилили, дробили.

Часы интересовали всех механиков того века. В них заключался принцип автоматизма, который заманчиво было перенести на другие механизмы. Уже с детства Кулибин стихийно тянулся к часам и соорудил маленькую модель мельницы. Мельница была ему яснее. Механизм часов постичь было нелегко. Но тем упорнее он добивался разгадать его.

III

ЧАСОВЫХ ДЕЛ МАСТЕР

а восемнадцатом году жизни Кулибин впервые увидел у соседа, купца Микулина, домашние стенные часы. Часы эти были деревянные, с большими дубовыми колесами и, разумеется, с секретом. В положенное время дверцы их открывались и оттуда выскакивала кукушка. Она произносила «ку-ку!» столько раз, сколько часов показывала стрелка на циферблате.