Семен Экштут - Тютчев: Тайный советник и камергер

Так продолжалось до тех пор, пока судьба не свела ее с капитаном Николаем Тютчевым, который, вероятно, находился с ней в отдаленном свойстве. (Младшая сестра Салтыковой Аграфена вышла замуж за Ивана Никифоровича Тютчева.) Дарья воспылала к нему «любовной страстью». Капитан Тютчев занимался межеванием земель и проводил топографическую съемку местности к югу от Москвы, по Большой Калужской дороге. Именно здесь и находилось подмосковное имение богатой помещицы, потому для холостого капитана его роман с Дарьей стал походно-полевым и служебным одновременно.

Николай Андреевич Тютчев, судя по всему, был весьма образованным для своего времени человеком. Для того чтобы заниматься межеванием земель, надо было обладать не только специальными знаниями, но и умением преодолевать постоянно возникающие конфликтные ситуации — межевание было призвано установить и юридически оформить границы земельных владений, — а мало кто из помещиков не имел тяжбы с соседями из-за спорных угодий.

Мы не знаем, как долго продолжался роман Тютчева и Салтыковой, но достоверно известно, что перед Великим постом достопамятного для российской истории 1762 года капитан покинул Дарью Николаевну и посватался к ее соседке по имению — девице Пелагее Панютиной. (Напомню, что в это время на российский престол только что взошел император Петр III и до очередного дворцового переворота оставалось всего несколько месяцев.)

Салтычиха решила отомстить коварному изменнику и его невесте. Русская женщина XVIII века на десятилетия опередила свое время, действуя, как настоящая романтическая злодейка, — и я не рискну объяснить причину этого очевидного анахронизма. Задуманная Дарьей Салтыковой месть была весьма нетривиальна для «семнадцатого» столетия. Она замыслила взорвать московский дом Панютиных, который находился за Пречистенскими воротами, у Земляного города.

Как позже выяснилось, 12 и 13 февраля 1762 года конюх Салтыковой Алексей Савельев купил по ее поручению в главной конторе артиллерии и фортификации пять фунтов пороху, перемешал порох с серой и завернул в пеньку. Это самодельное взрывное устройство другому конюху Роману Иванову надлежало «подоткнуть под застреху дома», после чего дом следовало поджечь, «чтоб оный капитан Тютчев и с тою невестою в том доме сгорели».

Слов нет, век Просвещения во многом оставался веком грубым и жестоким, но сознание людей той эпохи еще не было готово воспринять террористический акт в центре Москвы. Крепостной конюх отказался освоить смежную профессию террориста и был жестоко наказан. Снедаемая жаждой мести помещица дала Роману Иванову шанс исправиться и на следующую ночь вновь отправила к дому Панютиных, на сей раз вместе с крепостным конюхом Сергеем Леонтьевым. «Если же вы того не сделаете, то убью до смерти, а ее (то есть Панютину. — С. Э.) на вас не променяю»{9}. Крепостные слишком хорошо знали, что эта угроза Салтычихи не останется пустым звуком. Однако, когда выпоротый накануне Иванов намеревался выполнить преступный приказ и уже собирался поджечь пороховой состав, Леонтьев его отговорил. Холопы вернулись к барыне, заявив, «что сделать того никак невозможно», — и были немилосердно биты батогами. Но и после этой неудачи Салтыкова не отказалась от мести, а лишь внесла коррективы в свои злодейские планы. Она узнала, что Панютина и Тютчев, для которых пребывание в Первопрестольной становилось небезопасным, отправляются в Брянский уезд. Их путь лежал по Большой Калужской дороге, мимо хорошо знакомых имений Салтыковой. За Теплым Станом была устроена засада: жениха и невесту поджидали дворовые Салтычихи, вооруженные ружьями и дубинами. Дарья Николаевна алкала отмщения и не думала о неотвратимых последствиях своих действий. Экзотический поджог и взрыв жилого дома были отставлены. Заурядный разбой на большой дороге должен был их заменить.

И всюду страсти роковые,И от судеб защиты нет{10}.

Капитан Тютчев не ведал этой романтической истины, которая будет сформулирована Пушкиным лишь в октябре 1824 года в поэме «Цыганы», то есть спустя 62 года после описываемых событий. Поэтому, когда добрые люди предупредили капитана о грозящей опасности, он не стал полагаться на судьбу, а решил искать защиты у властей и подал челобитную в Судный приказ, испросив для обеспечения безопасности конвой «на четырех санях, с дубьем»{11}.

Всё это происходило ранней весной, когда еще не сошел снег, а уже в начале лета два крепостных человека Салтыковой бежали в Петербург, где ухитрились сразу же после дворцового переворота подать челобитную в собственные руки императрицы Екатерины II. Началось следствие, продолжавшееся шесть лет. Молва упорно, но бездоказательно обвиняла Салтычиху в людоедстве: она якобы извела 139 человек и лакомилась в качестве жаркого грудями запоротых по ее приказу молодых девушек. Юстиц-коллегия, рассмотрев дело, признала Дарью Салтыкову виновной в «законопреступных страстях ее» и убийстве 38 человек. Убийство еще 37 человек обоего пола и «блудное ее, Салтыковой, житие с капитаном Николаем Тютчевым» следствием доказаны не были.

В 1768 году дворянка Дарья Салтыкова была лишена дворянского достоинства и приговорена к смертной казни. На полях подлинного указа Сената с приговором рукою императрицы против слова «она» везде было поставлено «онъ». Екатерина полагала, что «сей урод рода человеческого» не может именоваться женщиной и не имеет права ни на фамилию отца, ни на фамилию мужа. Государыня повелела впредь называть Салтычиху «известной безчеловечной вдовой Дарьей Николаевой дочерью».

18 октября 1768 года, когда в Москве выпал первый снег, осужденную в оковах и смертном саване выставили к позорному столбу на Красной площади, предварительно прикрепив к шее «урода» лист с надписью «Мучительница и душегубица». О предстоящей казни москвичам объявили заранее, и на площади собралась большая толпа жаждущих посмотреть на «позорище», так что, по словам очевидца, «многих передавили и карет переломали довольно».

Смертная казнь была заменена на одиночное пожизненное заключение в подземной тюрьме Московского Ивановского девичьего монастыря, дабы «лишить злую ея душу в сей жизни всякого человеческого сообщества, а от крови смердящее ея тело предать Промыслу Творца всех тварей»{12}. Салтычиха провела в заключении 33 года, в тюрьме родила от своего караульного и умерла 27 ноября 1801 года. Ее погребли на кладбище Донского монастыря в Москве (мраморный саркофаг над могилой сохранился до нашего времени){13}.