Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

будущих Маратов, сколько потому, что мы отчётливо понимали: мир на фронте неминуемо откроет войну в тылу. Не правительственный террор, а разнузданная стихия масс, возвращающихся с фронта при попустительстве власти, — вот что пугало нас. К уговорам мы были так же глухи, как и к запугиваниям. Мы знали, что большевики далеко не овладели государственным аппаратом, а при этих условиях о терроре говорить было преждевременно. Наш комитет ОСМИДа был представлен в Центральном комитете Союза всех служащих Петрограда князем Л.В. Урусовым, В.К. Коростовцом и мною. Мы трое ежедневно бывали на заседаниях ЦК и потом докладывали о происходящем в комитете ОСМИДа.

Прежде чем перейти к тому общему положению, которое создалось в Петрограде из-за всеобщей чиновничьей забастовки, я считаю необходимым коснуться хода нашей забастовки в дипломатическом ведомстве. Поскольку новая власть, в противоположность Февральской революции, выступила с лозунгами полного изменения международной политики России в самом главном вопросе — о продолжении войны, она придавала нашему министерству важнейшее значение, что явствовало и из назначения комиссаром Троцкого, бывшего тогда, как известно, вторым лицом после Ленина. «Овладение министерством» им не удалось в том, что касалось привлечения на свою сторону его персонала. Единодушный отпор не давал никакой надежды на близкую перемену с этой стороны, а между тем рядом с практической задачей овладения дипломатическим аппаратом стояла не менее важная задача демагогического характера — оправдание совершённого переворота путём сенсационных разоблачений в области «тайной дипломатии». Надо было произвести это разоблачение сию же минуту, так как большевики заманивали массы близостью мировой революции, а раскрытие дипломатических «тайн» союзников должно было стать сигналом ко всеобщему восстанию во всех армиях на Западном фронте.

Между тем приступить к простому вскрытию шкафов с документами большевики не решались, боясь подвоха со стороны опытных дипломатов. Троцкий в личном разговоре с Нератовым и Петряевым, обоими товарищами министра, сказал им, что делает их лично ответственными за пропажу «тайных соглашений с союзниками по поводу войны». Это произвело на обоих самое сильное впечатление, и когда тот же Троцкий потребовал, чтобы начальники всех отделов явились к нему для «сдачи дел и ключей от шкафов», то Нератов и Петряев оба стали настаивать на передаче ему и того и другого. После совещания начальников отдельных частей, на котором присутствовал и я в качестве начальника Международно-правового отдела и юрисконсульта министерства, вопреки моему мнению, было решено передать Троцкому и Чичерину все дела и ключи от шкафов с необходимыми пояснениями, конечно, самого формального характера, что и было выполнено в ближайшие дни.

Из начальников отделов только я один не пришёл в министерство и долго хранил связку ключей от наших шкафов, чтобы, как говорили мне в шутку, впоследствии выставить в своём гербе ключ. Любопытно, однако, что, хотя Нератов присутствовал на этом совещании, он сам в министерство не только не явился, но и уехал на короткое время в Казанскую губернию, где у него было имение. От его имени ключи передавал Петряев. По поводу этой неожиданной поездки Нератова у нас носились самые разные слухи, тем более что Нератов с 1910 г. был товарищем министра и знал все дела лучше Сазонова, не говоря уж о преемниках последнего — Штюрмере, Покровском, Милюкове и Терещенко, которые могли ознакомиться с делами лишь самым поверхностным образом, занимаясь только общей линией международной политики. Нет сомнения, что и Петряев, всю свою жизнь прослуживший на Балканах и ознакомившийся с делами министерства лишь за последние полтора года, не мог заменить Нератова.

Отъезд Нератова был весьма тонкой дипломатической уловкой с целью избежать личного соприкосновения с новыми господами министерства, но это был, кроме того, и мудрый акт в том, что касалось союзных посольств, с которыми Нератов находился в самых доверительных отношениях. Благодаря тому, что Нератова не было в Петрограде, его личный кредит в глазах союзников оставался совершенно нетронутым. Но если причин для отъезда Нератова было с дипломатической точки зрения больше чем достаточно, то у нас его отъезд объясняли ещё и другим обстоятельством: говорили, что Нератов, отдавая ключи от своих шкафов Петряеву для передачи большевикам, самые «тайные» договоры, т.е. те, которые больше всего могли пригодиться большевикам для их сенсационно-демагогических разоблачений, будто бы увёз с собой в имение в Казанскую губернию. Так утверждали сослуживцы Нератова, знавшие его много лет. Они не могли допустить мысли, чтобы он действительно разрешил передачу самых важных и секретных наших соглашений в подозрительные руки новых хозяев ведомства, которые, как все были убеждены, недолго удержатся у власти.

Спустя какое-то время, уже за границей в 1920 г., я слышал рассказ о том, что именно в первые дни Октябрьской революции, когда царил хаос и когда это можно было сделать, Нератов скрыл у себя в Казанской губернии важнейшие документы. От самого Нератова я никогда ничего об этом не слышал. Я думаю, что если он так поступил, то при его скрытности и профессиональной осторожности дипломата, сделавшего на этих качествах всю свою служебную карьеру, он мог сказать об этом С.Д. Сазонову, своему другу и начальнику, с которым был на ты, но едва ли кому-либо другому.

В комитете ОСМИДа, где далеко не все начальники отделов были представлены, вопрос о передаче ключей вызвал целую бурю. Более молодые чиновники считали это «изменой» со стороны начальников, и те должны были оправдываться, говоря, что передача носила совершенно формальный характер. Наконец, некоторые дела надо было передать «в порядке» в интересах России. К таковым принадлежали, например, дела о военнопленных, денежной и вещевой помощи им со стороны международного Красного Креста и некоторые им подобные. Надо отметить, что эта добровольная передача дел и ключей, носившая, как я сказал, самый формальный характер, вызвала разговоры не только среди наших служащих, но и в Центральном комитете Союза союзов служащих Петрограда, где недоумевали: неужели дипломатическое ведомство не сумело «утаить» важнейшие дипломатические документы?

Надо сказать правду, я лично не только не одобрял этого поступка и сам уклонился от него, но и считал его не согласующимся с боевой позицией министерства. Конечно, «утаить» все эти соглашения фактически было возможно. Правда, если бы это было сделано, то последовали бы репрессалии и они коснулись бы старших чинов ведомства. Можно совершать героические поступки, но можно ли требовать этого от других? А ведь когда у нас в комитете ОСМИДа или в ЦК Союза союзов об этом говорилось, то именно в форме требования от наших старших чинов такого героического поведения.

Первая трещина в забастовке

Как бы то ни было, передача дел и ключей