Человек в шинели - Фёдор Андреевич Третьяков

усталые, с покрасневшими от бессонных ночей глазами. Осень сорок второго года в этих местах началась ненастьем и холодами. Непрерывно лил дождь, и ветер безжалостно раскачивал обхлестанные березы. Люди месили сапогами скользкую, липкую грязь. Она хватала за ноги, и приходилось затрачивать большое усилие, чтобы вытащить их.　

На нешироком участке фронта противник потеснил наши войска. Некоторые части, меняя позиции, отходили в район сосредоточения. По дороге громыхали пушки, фыркали застрявшие в грязи автомашины. Тяжело нагруженные трехтонки и полуторки буксовали, завывали, выбрасывая из-под колес фонтаны черной жижи, обломки досок, камни, ветки. За развороченной гусеницами и колесами дорогой — широкое поле. Летом здесь сплошной стеной стояла пшеница, ожидая своего хозяина. Теперь это был страшный, бурый, выжженный пустырь. Уродливыми черными буграми поднималась вздыбленная взрывами земля, змеились траншеи и окопы, лишь кое-где торчали сиротливые колоски.　

Видя все это, сержант Репин по-своему, по-крестьянски ощущал в сердце неведомую до сей поры боль. В душе с еще большей силой закипала ненависть к врагу за пропавший на поле урожай, за все, что он сделал на нашей земле.　

Ночь медленно опускалась на землю. На горизонте зловещие отблески пожарищ словно преследовали отступающие части: горели деревни и села Орловщины.　

Артиллерийский полк подошел к деревне Коснаровка. Заволновался, забеспокоился сержант Репин. В темноте никто не видел, как на его обветренных, ввалившихся щеках заходили желваки. Еще бы не волноваться! В Коснаровке Илья родился, вырос. Испокон веков жили здесь Репины.　

Какое-то двойственное чувство охватило сейчас сержанта. Он радовался, что сможет повидаться с родными, односельчанами — давно их не видал, — и в то же время несколько страшился этой встречи. Ему почему-то казалось, что и он виновен и ответствен за страшную беду, навалившуюся на родную землю.　

«Далеко немец в глубь России зашел… Неужели так и будет продолжаться? Когда же наконец вышвырнем врага с нашей земли?..» — с горечью думал Илья, прислушиваясь к бушевавшему ветру. А лес шумел, покачивались верхушки берез и осин, горестно провожая отходивших солдат.　

Не верилось Репину, что он уходит из родных мест, не хотелось верить, что сюда вслед за ними войдут враги. От досады и горечи комок подкатывал к горлу, душил его. В Коснаровке все было родное — дом, жена, мать, дети. Родная зелень полей и тенистых лесов, березы, что стоят на пригорках…　

Едва первая батарея втянулась в безмолвную темную улицу, как прозвучала команда:　

— Становись!..

Сержант подбежал к командиру батареи, и тот разрешил повидаться с родными.　

Репин свернул в переулок, быстро пошел напрямик, через огороды. Потом побежал. Холодный ветер бил в лицо, но Илья ничего не замечал. Запыхавшись, он поднялся на взгорок.　

Вот уже и виден родной дом. Какое-то сомнение заползло в душу: окна закрыты ставнями. «Дома ли?.. Застану ли?.. А может…» — замелькали, закружились тревожные думы.　

Ему казалось, что он слышит стук своего сердца; на лбу от волнения выступила испарина. Сержант торопливо вытер лоб пилоткой и, комкая ее в руке, быстро пошел, беспокойно оглядываясь по сторонам: темно вокруг. Громко чавкала грязь под ногами, разлетаясь брызгами.　

Илья перевел дыхание и остановился. Рука еще крепче сжала пилотку, ветер теребил непокорные волосы. Как-то сразу потяжелел вещевой мешок и потянул к земле. Репин собрал силы, выпрямился: перед ним была дверь. Дверь родного дома и это невысокое крылечко с перилами, по которому он когда-то ползал малышом, а потом, спустя много лет, уходил на фронт…　

Решившись, Репин постучал в дверь. Под его рукой она подалась вперед и отворилась. Сержант вошел в сени, нащупал знакомую ручку, толкнул вторую дверь. Она заскрипела и тоже открылась; бледные отблески света скользнули по соломе, раскиданной по полу.　

Илья вошел в избу. Пахнуло знакомым с детства родным запахом парного молока, кислого хлеба и чем- то особенным, присущим только этому дому. В керосиновой лампе еле мерцал огонек. На вошедшего никто не обратил внимания: мало ли солдат заходит погреться в военную пору в дом на фронтовой дороге. Илья молча поставил винтовку к стене, расстегнул ремень, снял подсумок, положил шинель на лавку. Огляделся. У стола, понуря голову, сидела мать в своем стареньком черном платке. Она старательно скоблила ножом картошку и бросала ее в чугун. Рядом на скамье двое ребят гладили серую кошку. Она, чуть мурлыча, медленно виляла хвостом. На печи с надсадным хрипом кашлял отец.　

Сержант шагнул вперед — теперь тусклый огонек лампы осветил его немного. Ребята с любопытством посмотрели на вошедшего.　

— Илья! — раздался пронзительный женский крик.　

Из угла комнаты быстро поднялась женщина с зачесанными назад волосами и, уронив на пол шитье, бросилась к нему.　

— Родной! — она прижалась к груди мужа, плечи ее дрожали.　

Илья приподнял голову жены и припал щекой к ее лицу. По нему катились крупные горячие слезы.　

— Папка! Пап… — закричали ребята, подбежав к отцу, и обхватили его за ноги.　

— Илюшенька! Сыночек! — смахнув уголком платка со щеки слезу, подошла мать. — Жив, жив! — гладя по плечу сына и слепка всхлипывая, приговаривала она. — Ведь сколько недель ни слуху о тебе…　

Репин поднял ребят на руки, поцеловал их и вместе с ними грузно опустился на лавку. Теперь глаза привыкли к полутьме: он взглянул на печь, где сидел отец. Тот из-под густых седых бровей сурово посмотрел на него, на сверкавшую на груди медаль и отвернулся. Илья тяжело вздохнул и понял: в обиде отец.　

— Почему вы не ушли? — не поднимая головы, спросил Илья… — Колхоз-то, наверное, эвакуировался?　

— Петя! Принеси-ка дровец! — вместо ответа сказала мать, обращаясь к внуку. — Пышек испеку твоих любимых, Илюшенька!　

— Не надо, мама! — запротестовал сержант. — Некогда… Уходим дальше!..　

Илья едва сдерживал слезы. В ту минуту он казался самому себе смешным и слабым человеком. Крепко сжал зубы, сдержал нахлынувшее волнение.　

— Фашисты близко… — с трудом выдавил Илья. — Уходить надо…　

— Сразу и уходить?.. — горестно спросила мать, прикладывая платок к глазам.　

— Служба у него! — веско бросил отец. — Солдат он, знает, что делать надо…　

Илья заторопился. Он вдруг почувствовал себя неловко в своем родном доме… Подошел к жене, крепко прижал ее к груди, уткнулся лицом в темные пушистые волосы, вдыхая близкий, знакомый запах. «Неужели это в последний раз?» — резануло в сознании. Потом обнял ребят, ласково потрепал их вихрастые головки и вдруг твердо заявил:　

— Ну вот что… Собирайтесь все и уходите… На восток… Вместе с нашими…　

Жена сквозь слезы сказала:　

— Куда же мы без тебя-то?.. Здесь дом, да и отец болен…　

— Собирайся! — отрезал он. — Среди своих людей не пропадете. А немцу вас не оставлю… Не пощадит он.　

— Выходит,