Русская пятерка. История о шпионаже, побегах, взятках и смелости - Кит Гейв

контакт от нашего имени. Дальше все берем на себя – если дело вообще пойдет. Но без первого контакта мы даже начать ничего не можем.

Я пытался не подавать виду, но был одновременно и рад, и озадачен, и польщен. И даже чувствовал себя оскорбленным. Сердце мне подсказывало, что эта история может стать определяющей в моей карьере. Умом же, наоборот, я отчетливо понимал, что со стороны Лайтса было абсолютно бестактно вообще заводить об этом речь.

Но я был заинтригован. За шесть лет в разведке, которые я проработал русским лингвистом на Агентство национальной безопасности США, мне и близко ничего подобного не предлагали. А тут, как ни крути, я мог принять участие в настоящей шпионской миссии.

– Ни в коем случае, – тем не менее отрезал я. – На это я не пойду. Ни за что. Даже не уговаривай.

– Я тебя понял. – Лайтс тут же сменил тему, извинился и сказал, что ни в коем случае не хотел меня обидеть.

Мы поговорили о разных мелочах, закончили обед и расстались.

Я чувствовал себя паршиво.

* * *

Пару недель спустя я был на борту «Нордвест эйрлайнс» и летел в Бостон. Там я пересел на «KLM» и через Копенгаген отправился в Хельсинки, чтобы передать важную информацию двум молодым и перспективным советским хоккеистам.

После той встречи с Лайтсом я не находил себе места днем и не спал по ночам, с трудом удерживаясь от соблазна согласиться. Передо мной стояла дилемма. С этической точки зрения принять подобное предложение от команды, игру которой я освещал, было самоубийством. Я целиком и полностью был предан своей газете, которая доверила мне должность спортивного корреспондента и щедро платила за максимально точные и честные репортажи о «Детройт Ред Уингз». Кроме того, я был предан своим читателям – самым страстным и умным хоккейным болельщикам в мире.

Меня могли уволить. Но, несмотря на карьерный риск, я спорил сам с собой, пытаясь оправдать свой сердечный порыв. В нашем городе выходили две отличные ежедневные газеты, и я делал все возможное для того, чтобы опередить конкурентов. К тому же историю Холодной войны нельзя представить без корреспондентов ведущих западных новостных агентств, которых периодически использовали для обмена информацией между тайными агентами Советского Союза и США.

Более того, об американских журналистах, которые, зачастую сами того не зная, с сороковых годов играли роль курьеров, вербовщиков, информаторов и дезинформаторов, были написаны книги. В 1977-м журнал «Роллинг Стоун» опубликовал сногсшибательную статью обладателя Пулитцеровской премии Карла Бернштейна под названием «ЦРУ и СМИ», в которой он рассказывал о том, что журналисты «Нью-Йорк Таймс», CBS и «Тайм» особо ценились разведкой США.

«Репортеры помогали обрабатывать и вербовать иностранцев в качестве агентов, получали и оценивали информацию, а также предоставляли ложные сведения представителям иностранных правительств, – писал Бернштейн. – Многие подписывали соглашение о сохранении тайны, обещая никогда не разглашать информацию о своих отношениях с Агентством. Кто-то заключал трудовой договор, а кто-то становился оперативным сотрудником резидентуры, пользуясь при этом небывалым уважением».

Мой случай и рядом не стоял со всем этим. Но я все равно терзался сомнениями. Посоветовался с единственным человеком в своей жизни, кому мог доверять как себе, – со своей женой Джо Энн, которая четырнадцать лет проработала в администрации «Детройт Ньюс». Супруга поняла мои мучения и сказала, что поддержит меня в любом случае.

Я полагал, что мне стоит посоветоваться также с редакторами «Детройт Фри Пресс» – им тоже можно было доверять. Но я и так примерно представлял, что они скажут: в Хельсинки меня могут направить только по заданию газеты. А история о двух игроках, которых еще не скоро увидят в Детройте – если вообще увидят, – не окупится.

Однако что-то неумолимо тянуло меня принять это предложение, ухватиться за возможность, отправиться на задание. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что в то время я еще находился в окопе Холодной войны. Помню встречу в Квебеке с потрясающими хоккеистами сборной СССР в рамках Рандеву-87 – их двухматчевой серии против сборной звезд НХЛ. У всех русских было одно и то же выражение лица – сдержанное, без эмоций. Точно как у советских солдат, которых я видел на КПП «Чекпойнт-Чарли» у Берлинской стены в середине семидесятых. Я подумал: быть может, мне стоит помочь паре молодых хоккеистов, жизнь которых – совсем не сахар.

И я принял самое смелое решение за всю журналистскую карьеру. Решение, которое шло вразрез с моими этическими принципами. Все пятнадцать лет, что я потом преподавал на журфаке, я умолял своих студентов никогда так не поступать. Никогда не сближаться с источником информации до такой степени, чтобы это поставило под сомнение все написанное тобой, если бы об этом узнали читатели и редакторы.

Несмотря на то что тогда лишь несколько человек были в курсе этой истории – Лайтс, я, владелец клуба Майк Илич, моя жена, – у меня не было сомнений, что данная тема рано или поздно станет достоянием общественности и мне придется за это ответить. Я делал худший выбор в своей жизни. А может, один из лучших. Все рассудит история.

Спустя пару дней после того обеда я позвонил Лайтсу в офис и сказал, что готов ехать в Хельсинки, чтобы попробовать установить контакт с Сергеем Федоровым и Владимиром Константиновым. Он удивился, но очень обрадовался. Я сразу заявил, что соглашаюсь лишь при ряде условий. Каким бы щедрым и баснословным ни было финансовое предложение его клуба, я не возьму ни цента. Также я наотрез отказываюсь от того, чтобы «Ред Уингз» возмещали мне затраты на поездку. Перелет оплачу бонусными милями, которых у меня накопилась уйма. Все остальное обойдется в пару сотен долларов, и я расцениваю это как инвестицию в будущее.

Но самое главное, о чем я заявил Лайтсу: когда эти игроки доберутся до США, первыми об этом узнают читатели моей газеты. Кроме того, мне нужны гарантии того, что свои первые интервью в Детройте они дадут мне. Лайтс предложил мне эксклюзивные права на создание книги, в которой хоккеисты расскажут о своем побеге, что меня порадовало. Но мне казалось, что нельзя заставлять его давать слово, которое по независящим от него причинам он может не сдержать.

– По рукам! – воскликнул Лайтс.

* *