Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник

(октябрь 1958 — март 1960)

1 октября 1958 года Элвис Пресли — рядовой 32‑го танкового батальона, в рядах которого насчитывалось 750 военнослужащих и который входил в Третью бронетанковую дивизию, прославленный «Бронированный кулак Европы», — прибыл в Бремерхавен, ФРГ. В доках его встречали полторы тысячи поклонников, операторы и репортеры пяти телевизионных каналов, двух студий кинохроники и бесчисленные репортеры и фотографы практически из всех крупных европейских изданий. Это была хорошо запланированная операция: сквозь охрану удалось прорваться только одному фанату и немецкой журналистке, которая вручила Элвису букет.

Затем воинский состав отправился во Фридберг, к северу от Франкфурта. Предстояло проехать двести миль, и Элвис, чтобы хоть как — то отдохнуть от поклонников — однополчан, прятался в вагоне — кухне, не забыв поблагодарить поваров за гостеприимство. Военное начальство предусмотрело его общение с прессой и публикой, но только в течение нескольких ближайших дней, пока не начался период настоящей военной подготовки.

На утро была назначена пресс — конференция, и ему, несомненно, придется отвечать на те же самые вопросы, которые репортеры задают везде и всюду. Он по — прежнему хочет встретиться с Брижит Бардо — теперь, когда она официально помолвлена? Что он думает о немецких девушках, даже если не встречался ни с одной? Изменится ли его музыка? Останется ли прежней его популярность? Полковник сказал, что он должен пройти через это; у него своя работа, а у журналистов своя, и нет причин не идти навстречу друг другу. Его работа — быть таким же солдатом, как и все другие, кем он и будет, как только спадет волна ажиотажа вокруг его имени.

Это было необычное и одинокое плавание. Не столько потому, что он был один, без своего привычного окружения на транспортном судне, — он подружился со многими парнями, — сколько потому, что со смертью своей матери он чувствовал себя очень одиноким. В поисках утешения он читал и перечитывал стихи о смерти и о материнской любви в книжке, которую подарил ему перед самым его отплытием другой новобранец. Антология называлась «Стихи, волнующие сердце». Он искал общества сочувствующих людей и попросил, чтобы с ним в одной каюте поселили Чарли Ходжа — парня небольшого роста, с которым он познакомился в поезде на пути в бруклинский армейский терминал. Он был земляком, тоже с Юга, тоже певцом и ветераном шоу — бизнеса. По ночам, вспоминал Чарли, он мог слышать, как думает о своей матери Элвис, он мог определить это по тому, как Элвис дышал, и он пытался развеселить его, рассказывал ему анекдоты, разыгрывал сценки, пока его друг не засыпал.

Несколько дней спустя после отплытия Элвис и Чарли были назначены ответственными за проведение смотра талантов на корабле ВМФ США «Рэндале». Они устроили прослушивания и составили программу: Чарли выступал в роли конферансье и рассказывал анекдоты, а Элвис играл на пианино в группе музыкального сопровождения. Несмотря на то, что затея увлекла Элвиса, он отказался взять в руки микрофон, сказав, что не хочет перетягивать внимание на себя, что в то же время, однако, породило слухи, будто его менеджер запретил ему выступать. Сослуживцы в целом любили его, но на расстоянии — они относились к нему с понятным недоверием, которое, вполне возможно, испытывал к ним он. «Чарли, — говорил он своему новому другу, — ты не даешь мне сойти с ума».

Во Фридберге его разместили в Рей — Казерне — военном городке, в котором во время Второй мировой войны квартировали немецкие части СС. Он прошел через обязательные брифинги (да, его привлекают немецкие девушки; он планирует купить гитару во Франкфурте, поскольку не привез с собой гитару из Америки, ему хотелось бы сходить в оперу и побывать на концерте классической музыки во время своего пребывания в Германии). Первоначально его приписали к 4‑й роте в качестве шофера ротного командира, но скоро перевели в 3‑ю роту, разведывательный взвод, чтобы возить взводного командира Айру Джоунза. Дело не только в том, что суровый, строгий сержант Джоунз считался подходящим для этого случая командиром; то, что рота проводила большую часть времени на маневрах в полевых условиях, могло помочь удалить рядового Пресли с глаз публики.

Его семья прибыла в субботу 4 октября, и в тот вечер Элвис ужинал с ними в их отеле в Бад — Хомбурге. Это была странная группа — молодой солдат с коком на голове, его красивый сорокадвухлетний отец и сухощавая шестидесятивосьмилетняя бабушка плюс двое приятелей с родины — Ред Уэст и Ламар Файк. Он жаждал новостей из Мемфиса, мучительно тоскуя о доме. Он нуждался в тех, кого он знал, кому он мог доверять, и для Ламара не было большой тайны в том, почему все они оказались здесь: «Элвис всегда возил с собой свой собственный мирок, свои собственные декорации». После ужина он позировал перед фотокамерами с отцом и бабушкой, затем неохотно отправился в часть. Он измучен и истощен, сообщил он репортерам; ему хочется поскорее вернуться в казарму и лечь спать.

Ему было тяжело, тяжелее, возможно, чем когда — либо, — и армейская жизнь была только отчасти причиной этого. Два дня спустя после того, как приехала его семья, они поменяли отель, а спустя три недели после того, как Элвис получил разрешение жить вне базы со своими двумя родственниками, находившимися у него на иждивении, они переехали в элегантный отель «Грюневальд» в Бад — Наухайме — всего в двадцати минутах от военного городка. Они заняли весь верхний этаж гостиницы, но все равно испытывали стесненность. Ред и Ламар делили спальню, а главное, ощущали себя явно не на своем месте в тихой обстановке европейской здравницы для богатых, в основном пожилых, постояльцев.

Ред реагировал так, как он обычно это делал — набрасываясь на всех и каждого, кто попадался у него на пути. Элвис ничего не платил им, ведь они были тут в качестве его друзей, но он велел отцу выдавать им достаточно денег на развлечения — пару сотен марок, или примерно 50 долларов, в неделю каждому. Вернон, который не мог взять в толк, чем они заслужили такую щедрость, выделял им не больше двух — трех марок на вечер каждому, и они несли эти деньги и свое возмущение в бар за углом, где Ред частенько вступал в перебранки с собратьями по бутылке и местными полицейскими. Ред и Вернон и без того не питали друг к другу особой симпатии, а уж когда Вернон принимал свою дозу спиртного, то существовала постоянная опасность,