Милош Кратохвил - Ян Гус

Наряду с этим он улаживал и свои личные дела, писал друзьям письма, на конвертах которых иногда значилось: «Прошу тебя не открывать сего письма, разве только будешь уверен, что меня нет в живых». Он отдал также последние распоряжения, а свое идеологическое завещание изложил в замечательном письме «Друзьям на прощание», написанном в октябре того же года.

«Магистр Ян Гус, в уповании священник и слуга Господа нашего Иисуса Христа, всем верным и любезным братьям и сестрам во Иисусе Христе, слышавшим и приявшем через меня слово Божье, милость и мир от Бога Отца нашего и духа святаго; да пребудут они незапятнанны во истине его.

Верные и любезные друзья мои!

Вы знаете, что я долгое время верно трудился с вами, проповедуя вам слово Божье без ереси и заблуждений; вы знаете также, что моим желанием было, есть и будет, вплоть до самой моей смерти, ваше искупление. И задумал я написать для вас проповедь прежде, чем уеду на собор в Констанц, а особливо уведомить вас о лжесвидетельствах и лжесвидетелях, коих описал я вместе с их показаниями. Сие будет вам оглашено для того, дабы вы, если меня опозорят или осудят на смерть, узнав об этом, не боялись, что я осужден был за некую ересь, в коей упорствовал, А еще для того, дабы вы без страха и колебаний стояли на правде, которую Господь Бог дал вам познать через его верного проповедника — через меня, недостойного. А в-третьих — для того, дабы умели вы лживых и лицемерных проповедников остерегаться.

И изготовился я уже без охранной грамоты в дорогу к могущественным и многочисленным врагам моим, из коих худшие — наши соотечественники; это вы поймете по свидетельским показаниям и дознаетесь, когда собор закончен будет. А врагов у меня гораздо больше будет, чем было у вашего милосердного Искупителя епископов, и магистров, и князей светских, и законников.

Но уповаю на своего милостивого, мудрого и всемогущего Спасителя, что он по обещанию своему и по вашей верной молитве дарует мне мудрость и мужество духа святаго, дабы выстоял я и они не могли бы совратить меня на ложный путь, коли ниспошлет мне Господь претерпеть искушение, поношение, заточение или смерть, как он сам претерпел и возлюбленных слуг своих тому же обрек. Он дал нам пример, чтобы страдали мы во имя его и во имя спасения души своей.

А посему, милые братья и милые сестры, молитесь усердно, да дарует мне Господь твердость и да избавит он меня от осквернения. И если смерть моя послужит во славу ему и на пользу нам, да допустит он меня приять ее без страха злого, если же больше пользы будет в моем возвращении, да охранит он меня в дороге туда и вспять, дабы мы, оставшись чистыми, еще совместно могли законы его изучать и сети антихристовы по мере сил разрывать, да грядущим братьям добрый пример завещать.

Но, верно, вы уже не увидите меня в Праге перед смертью моей. Если же всемогущий Бог пожелает возвратить меня вам — тем радостнее мы узрим друг друга; паче же возрадуемся, встретясь во царствии небесном… Дано лета Господня 1414 по празднике св. Вацлава при отъезде в Констанц».

Это прощальное письмо, которое сознательно приведено здесь почти полностью, по форме своей напоминает скорее молитву. Оно полно набожных чувств, и речь его близка по духу библии. Но как оно при этом человечно, как по-человечески возвышенно! Ведь это один и тот же, без конца видоизменяющийся, но неувядающий призыв к моральной стойкости, к верности, истине. Почему Гус постоянно возвращается здесь к этому мотиву? Прежде всего для того, чтобы ободрить тех, кому адресовано письмо. Снова он думает о них, не о себе, им стремится он придать мужества и стойкости. Сколько раз он упоминает о смерти! Но ни разу — со страхом. Он просто предполагает такой исход и даже приветствует смерть, если она послужит делу правды и принесет всем пользу.

В письме есть и два более конкретных замечания.

В одном месте Гус упоминает, что выедет в Констанц без охранной грамоты. Он и действительно не стал дожидаться, пока Сигизмунд пришлет ему охранный лист. Вероятно, его друзья и сопровождающие не сомневались, что получение грамоты — дело верное и можно положиться на то, что она вовремя будет вручена Гусу. Маршрут был выработан с таким расчетом, чтобы встретиться с двором Сигизмунда, не доезжая до Констанца. Сам Гус, возможно, вообще об этом не думал, он был уже целиком во власти своей задачи — выступить с живым словом на заседании собора.

Второе замечание касается врагов-соотечественни-ков, которые уже опередили его на пути в Констанц или намеревались это сделать. К тому времени, когда Гус выезжал из Чехии, в Констанце уже находился известный Михал де Каузис. Этот человек давно следил за процессом Гуса и стремился ускорить его еще тогда, когда исполнял должность прокуратора по вопросам веры в Риме. Затем пражский архиепископ отправил в Констанц особое посольство, которое должно было представлять на этом церковном съезде чешское архиепископство. Возглавлял эту церковную делегацию литомышльский епископ Ян Железный, заклятый враг Гуса. В Констанц отправились и два человека, некогда самые близкие сердцу Гуса: его бывший учитель и образец — Станислав из Знойма и «друг» Штепан Палеч. Первому судьба не позволила до конца сыграть его мрачную роль: магистр Станислав умер по пути, в Индржиховом Градце. Зато Палеч доехал. Доехал, и как только очутился в Констанце, немедленно объединился с Михалом де Каузисом, чтобы всеми средствами погубить бывшего друга и соратника.

Фигура Палеча и вся его эволюция представляют печальный интерес. Огромный интеллект и разум соединились в нем со слабым характером. Палеч начал свой путь так же и в том же направлении, что и Гус. Он правильно понимал окружающую действительность ir верно видел и ее основу и ее пороки. Он живо на все это реагировал, и даже гораздо горячее и непримиримее, чем более спокойный и уравновешенный Гус. Но если в Гусе жила глубокая внутренняя уверенность, то у Палеча ее не было, и потому он возмещал ее внешней эффектностью своих выступлений. Как вызывающе, например, в сравнении со своим другом Яном защищал он когда-то Уиклифа.

Но вот появилась опасность. Более спокойный и твердый духом Гус не согнулся перед ней, Палеча охватил страх. И в тот момент, когда Гус, сознавая всю опасность, понимая все последствия своего поведения, остался на своей точке зрения, у Палеча вспыхнула ненависть к Гусу.

Почему? Потому, что он завидовал его мужеству и силе, которых сам не имел, потому, что, когда он заколебался и отступил, он не мог не стыдиться Гуса! Слабый человек не в состоянии простить сильному, если обнаруживает при нем свою слабость.

А встав на путь ненависти, подгоняемый жгучим чувством неполноценности, Палеч безудержно падал все глубже, переходя от несогласия к открытой вражде, которая и бросила его в объятия врагов Гуса. Палечу не оставалось выбора — он отождествил себя с ними, не сознавая уже, что в душе своей больше борется с собою, чем с Гусом.