Анна Уайтлок - В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора

Ознакомительный фрагмент

Елизавета отнеслась к петиции благосклонно и, как записал секретарь, «с благодарностью приняла» их слова. Она заверила парламентариев, что, оставшись в живых после эпидемии оспы, когда «смерть завладела почти каждым моим уголком… я теперь понимаю, как понимала и прежде, что я смертна. Я также понимаю, что должна сама снять с плеч своих величайшее бремя, возложенное на меня Господом… Не думайте, что я, которая в других делах всегда пекусь обо всех вас, в этом вопросе, затрагивающем нашу общую безопасность, поведу себя беспечно… Я решительно настроена в таком крупном и важном вопросе отложить ответ на другой раз».[338]

Через четыре дня свою петицию представила палата лордов.[339] Верхняя палата полностью поддерживала позицию палаты общин и напоминала о практических трудностях, которые возникнут после смерти монарха, не оставившего после себя наследника. Лорды выражали опасение, что в таком случае страна окажется в руках ее врагов. Они просили, «чтобы ваше величество снизошло до брака с тем, кто придется вам по душе, и как только это придется вам по душе». Тем временем Елизавету еще раз просили назвать преемника, поскольку без него палата лордов не понимала, «как можно со всей определенностью и уверенностью позаботиться о безопасности вашего величества и сохранения вашей короны».[340]

Хотя представителей палаты общин двадцатидевятилетняя Елизавета за несколько дней до того выслушала вполне благосклонно, лордам она сердито заявила, «что отметины, которые они видят у нее на лице, не морщины, а оспины и, хотя она, возможно, уже стара, Господь еще может даровать ей детей, как даровал святой Елизавете». Она объявила, что в ее возрасте еще можно рожать детей и что, если она прежде того назначит своего преемника, это «будет стоить Англии много крови».[341]

В ожидании более подробного ответа на свои петиции парламентарии приняли ряд законов, направленных на охрану королевы и защиту веры. По Акту о супрематии 1559 г. более суровыми стали наказания для тех, кто продолжает отстаивать верховенство папы римского. Обязанность приносить письменную присягу на верность королеве распространилась на всех должностных лиц в королевстве. Первый отказ подписать такую присягу влек за собой конфискацию имущества и тюремное заключение, второй приравнивался к государственной измене.[342] Хотя Елизавета одобрила закон, она не очень стремилась применять его на практике. По ее распоряжению Мэтью Паркер, архиепископ Кентерберийский, приказал епископам не заставлять людей подписывать присягу во второй раз и тем самым не подвергать многих смертельной опасности без письменного на то приказа.[343]

Заговор «львов рыкающих», разоблаченный во время тяжелой болезни Елизаветы, продемонстрировал, какую угрозу для королевы представляют чародейство и волшебство. Подобные преступления не входили в сферу общего права, так как закон о колдунах был отменен в 1547 г., поэтому был принят новый закон.[344] По Закону о колдовстве, чародействе и ведовстве любая магия, повлекшая за собой чью-либо смерть, каралась смертным приговором.[345] Был принят и закон «против суетных и лживых пророчеств», который можно было применять для наказания тех, кто предсказывает смерть королевы, «составляя гороскопы», как в случае Поула. В преамбуле к закону описывались беспорядки предшествующих нескольких лет и предписывалось: буде какая-либо персона или персоны «намеренно и прямо опубликуют и объяснят на письме, в печати, в песне или других открытых речах или деяниях… измысленное или ложное пророчество… с намерением поднять бунт, восстание, учинить раскол, потерю жизни или иной беспорядок в королевстве», виновных подвергнут тюремному заключению и штрафу. Для тех, кто впервые уличен в подобном преступлении, наказание составляло год тюрьмы и 10 фунтов штрафа, повторные преступления карались пожизненным заключением и конфискацией имущества.[346]

Утром 10 февраля, когда парламент еще заседал, на повестке дня вновь встал вопрос о престолонаследии: Кэтрин Грей родила еще одного ребенка, мальчика, которого назвали Томасом. Елизавета пришла в ярость; теперь у ее двадцатидвухлетней преемницы-протестантки было уже двое сыновей! Королева приказала немедленно учинить следствие о незаконных свиданиях Кэтрин и графа Гертфорда, которым, очевидно, попустительствовал сэр Эдвард Уорнер, комендант Тауэра.[347] Гертфорда вызвали в Суд Звездной палаты, где признали повторно виновным в преступлении: «совращении девственницы королевской крови в доме королевы», так как он «изнасиловал ее во второй раз». Графа приговорили к огромному штрафу в 5 тысяч фунтов за каждое преступление и вернули в Тауэр.[348]

Тем временем Кэтрин Грей оставалась в тюрьме вместе с полуторагодовалым первым сыном и новорожденным младенцем. В августе, когда в Лондоне вспыхнула чума, Кэтрин перевезли в Эссекс, в поместье Пирго, принадлежавшее ее дяде, лорду Джону Грею. Она содержалась под строгим домашним арестом. В последующие годы ее несколько раз переводили из одного замка в другой, она оставалась в заключении до конца жизни. Мужа она больше не видела. Поскольку не было доказательств того, что они действительно обвенчались, ее детей объявили незаконнорожденными. Однако, пока шли дебаты о престолонаследии, Кэтрин Грей и два ее сына представляли для Елизаветы серьезную угрозу.[349]

Католичка Мария Стюарт, также претендовавшая на престол, очутилась в центре скандала после того, как в ее спальне под кроватью нашли молодого влюбленного в нее французского придворного и поэта Пьера де Бокоселя, сеньора де Кастеляра с мечом и кинжалом.[350] После того как его обнаружили, он заявил, что ему негде больше спать. На ночь его поручили заботам начальника королевской стражи, а Марии, не ведавшей о том, что происходит в ее опочивальне, обо всем сообщили только наутро. Когда Кастеляра допросили, он заявил, что его послали «персоны, занимающие выдающееся положение» во Франции, предположительно гугеноты, дабы он попробовал «сблизиться» с Марией и ее фрейлинами, чтобы «воспользоваться случаем и представить достаточные доказательства, способные скомпрометировать честь королевы».[351] Мария приказала ему удалиться от двора, но через несколько дней, когда она переехала в замок Данфермлин, француз последовал за ней и его снова застали в опочивальне королевы, где он объявил, что намерен доказать свою невиновность. Вести о нем скоро дошли до английского двора, вызвав непристойные сплетни. Говорили, что молодой Кастеляр «спрятался за занавесями в опочивальне королевы, а ночью лег бы к ней в постель», если бы Мария его не обнаружила.[352] Француза судили и обезглавили на площади Святого Андрея. После этого происшествия Мария испугалась и очень своевременно предупредила Елизавету о том, как важно надежно охранять королевскую опочивальню.