Максим Чертанов - Дюма

Шаррас куда-то исчез, Александр остался на площади, с которой потихоньку улетучилось оцепление. Кто-то крикнул, что надо брать Лувр, другие сказали, что это безумие — там до зубов вооруженная швейцарская охрана. Нашлась сотня добровольцев, Александр (безоружный) пошел за ними, швейцарцы дали залп — один человек убит, двое ранены, Александр отлежался за фонтаном, Лувр в дыму, ничего не видно. Зашел к землякам, проговорили два часа, пошел домой переодеться (когда поваляешься на тротуаре, одежда мигом превращается в тряпки) и взять пистолеты. Опять шум, высунулся из окна и увидел дым над Тюильри. Взяли! «Там жгли корреспонденцию Наполеона, Людовика XVIII и Карла X… Мне захотелось повеситься…»

Он побежал к Тюильри и оказался в толпе, ломившейся во дворец. Бесценные документы валяются в лужах, все ворота открыты, полная неразбериха. «Сотни женщин: откуда они взялись?!» Толпа громила все подряд, двоих убитых внесли во дворец, одного положили на трон, потом убрали: каждому хотелось посидеть на троне. Грязь, кровь, разоренная библиотека. Он подобрал несколько книг и унес домой, прижимая к сердцу. Валят статуи. Из романа «Соратники Иегу»: «Чего я не могу уразуметь — это… истребления неодушевленных предметов, которые не принадлежат ни уничтожающим их людям, ни уничтожающей их эпохе…» Вышел на улицу, все рассказывали разные версии взятия Лувра и Тюильри. Потом он узнал, как было на самом деле. Два пехотных полка на Вандомской площади благодаря увещеваниям Жерара перешли на сторону восставших, Мармон, чтобы заткнуть брешь, бросил туда части от дворцов, и в это время (не согласованно с Жераром, а так вышло) колонны с четырех сторон пошли на Лувр; в штурме участвовало, по разным версиям, от пятисот до пяти тысяч человек, во главе были Кавеньяк, Бастид и Шаррас, захвативший казарму с оружием. Бой длился минут сорок, швейцарцы под натиском бросили оружие и бежали. Всего погибло около двухсот солдат и восьмисот повстанцев. Потом взяли Бурбонский дворец, где заседали парламент и правительство. Войска отступали для перегруппировки в Сен-Клу. Что будет дальше, никто не знал.

Александр, чуть не плача из-за гибели книг, побрел к Удару: «Мне очень хотелось знать, будет ли он сегодня того же мнения, что и вчера, относительно преданности Орлеанского королю». Но тот молчал. Александр ходил по знакомым, пытался разобраться, кто всем руководит. «Все говорили, что есть какой-то комитет или временное правительство, но никто его не видел». Говорили, что Лаффит составил ультиматум к Орлеанскому, требуя принять корону. Александр пошел к Лаффиту (тот якобы вывихнул ногу, из дома не выходил, все стекались к нему), там люди гроздьями висят на воротах — не пробиться. Рассказывали, что в мэрии Бодэ, редактор «Времени», объявил себя секретарем муниципалитета и выпустил кучу указов и что там уже функционирует временное правительство Парижа, что по городу ходит какой-то генерал, объявивший себя главнокомандующим, и все его слушаются (был такой генерал, Фредерик де Дюбур-Бутлер). Но это все ненастоящее. Солидные люди решают, кто будет властью; и хотя у них нет оружия, все примут то, что они решат, потому что сила не в оружии, а в авторитете, и самая агрессивная толпа только и делает, что ищет себе начальника. «Бог располагает»:

«— Смерть и ад! — заревел Самуил, в бешенстве сжимая кулаки. — Так они приберут к рукам нашу революцию!

— О, это уже случилось. Для начала они учредили комиссию, составленную черт знает из кого, и уже обратились к народу с воззванием, чтобы снова его убаюкать. Депутаты тоже вмешались в это дело. Все проиграно. Пойду запрусь у себя дома. Если опять пойдет стрельба, тогда выйду».

Заседание у Лаффита (он действительно отправил Орлеанскому ультиматум) шло с утра. Некоторые депутаты выступали за республику, но большинство решило оставить монархию. Составили комиссию во главе с Перье, назначили Лафайета командующим Национальной гвардией, послали переговорщиков к Карлу. «Революция свершилась… не силами Перье, Лаффитов, Шуазелей, Одийонов Барро; они спрятались даже не за кулисами, потому что это было слишком близко к сцене, а в своих домах… даже когда Лувр и Тюильри пали, они в своих салонах все еще обсуждали протест, который находили чересчур смелым… Они начали свою реакционную работу в тот самый день, когда все были полны энтузиазма… Радуйтесь, обнимайтесь, вы, молодежь, горожане, студенты, поэты, художники! Ваши мертвые еще не похоронены, а те, кто отсиживался дома, уже вырывают победу из ваших рук».

Ждали Лафайета, наконец он приехал, и вслед за ним Дюма удалось просочиться во двор. Кто-то закричал, что идут солдаты, некоторые со страху выпрыгивали в окна, но оказалось, что солдаты свои, революционные, пришли приветствовать Лафайета. Пришла депутация, предложившая Лафайету и Жерару объявить себя правительством, те отвечали уклончиво; «мы с народом» и т. п. Но все продолжали требовать от Лафайета заявления. Одно самопровозглашенное правительство уже было — муниципалитет; объявили, что генерал пойдет в мэрию и там все скажет. Толпа потащилась за ним, в половине четвертого он прибыл в мэрию, где заседали люди тоже не последние: адвокат Франсуа Моген, сделавший имя на политических процессах, депутат Огюст Шонен, бывший прокурором при Наполеоне, генерал Жорж Мутон; все они по разным причинам были против Орлеанского. Толпа у мэрии приветствовала Лафайета. «В эту минуту он был самым популярным человеком в Париже и властелином минуты… все верили в мифический незримый триумвират из Лафайета, Жерара и Шуазеля». (Пожилой герцог Клод Шуазель — отставной военный, депутат-либерал.) Лафайет уговаривал всех разойтись, Александр пошел в кафе напротив. В десять часов приехали два депутата верхней палаты и рассказали, что были у короля: просили отменить антиконституционные указы и вместо Полиньяка назначить генерала Мортемара, умеренного, король не соглашался, но, узнав, что войска отступают из Парижа, сместил Полиньяка и Мармона, назначил Мортемара и подписал указ об отмене указов; это произошло в три часа дня, но из-за толчеи и неразберихи пэры только сейчас добрались до столицы. Мэрия ответила, что уже поздно. (Карл назначил на место Мармона своего сына, герцога Ангулемского, наследника трона, тот сделал смотр войск в Булонском лесу и сказал, что Париж потерян.) Пэры поехали к Лаффиту — там люди поумереннее, — но получили ультиматум: привезете сюда до часу ночи этого Мортемара — будет разговор, нет — нет. (Мортемар не приехал.) У мэрии самые терпеливые оставались ночевать, Александр нашел пустую каморку, заперся и не открывал, как ни ломились. На рассвете 30 июля, помятый, невыспавшийся, умылся в фонтане, вернулся в мэрию — секретарь Лафайета бегал по коридорам в поисках писца. Александр вызвался переписать бумагу — то было письмо к Орлеанскому с предложением короны и упреком: «Ваше нахождение в Париже важно для спокойствия столицы».