Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

Мисс Шэй взглянула на Шепа. Он опустил голову. «Можете идти», – сказала она.

Не сказав мне ни слова, он вышел.

«Можешь зайти ко мне обсудить это, когда будешь готова», – сказала она и закрыла за собой дверь.

Я спускалась вниз, трясясь от возмущения и ужаса. Мои урбанизированные подружки уезжали на выходные на Мыс, чтобы заниматься сексом ночами напролет! Шайла средь бела дня совала нижнее белье в почтовый ящик! Все знали, кто с кем трахается в библиотеке, на хорах и в лесу. А Шеп ничего со мной так и не сделал! Всего лишь научил меня дурацким борцовским приемам!

По словам мамы, мисс Шэй словно сошла с полотна Боттичелли. Высокая и изящная, с лицом сердечком, ангельскими алыми губами и темными кудрями, небрежно собранными на затылке. Она была замужем за писателем, которого мы видели только мельком. Их брак был неудачным, и мы интуитивно понимали это по ее широко раскрытым глазам и мягкой внимательности. Она посмотрела на меня слишком снисходительно, чтобы побудить к заносчивой самозащите. Я съежилась перед ней у дверей ее квартиры.

«Прошу прощения», – сказала я.

Она хранила молчание.

«Поверьте, я не сделала ничего неподобающего. Мы только целовались».

Она кивнула.

«Он любит, когда я провожу ему эти борцовские приемы».

Ее брови приподнялись.

«Это довольно муторно, на самом деле».

Теперь она улыбалась.

«Лэйси», – сказала она, и меня затрясло. Я ненавидела, когда мое имя звучало вот так. Именно мисс Шэй доктор Миллер написал о моем прозаке. Именно мисс Шэй мониторила, насколько часто я выхожу в темноту, чтобы позвонить домой и поплакаться из телефонной будки у спортзала. Она знала, насколько мне было тоскливо и одиноко, насколько я нуждалась в поддержке и утешении. И я чувствовала себя глубоко преданной миром, в котором именно она поймала меня, когда я наконец перестала отчаиваться, поймала меня за сущей безделицей по сравнению с тем, что творят все остальные, но что было для меня всем на свете. Я чувствовала, что попала в западню своих безрассудных чувств – слишком много печали с одной стороны и слишком много счастья с другой. Так или иначе, похоже, сейчас меня будет обуздывать взрослая дама, которая вот так на меня смотрит – голова наклонена, губы поджаты, руки скрещены на красивом длинном свитере.

«Сейчас практически конец учебного года», – сказала она. Я все поняла. Не облажайся по новой. Она собралась отпустить меня.

«Я понимаю».

«Вот и хорошо, – она взглянула на настенные часы. Было почти десять вечера. – Надеюсь, ты ночуешь здесь?»

«Конечно, здесь».

На лодочной станции нижнего пруда мы с девочками из Киттреджа набирались смелости, чтобы раздеться до купальников. О возможности весеннего купания на этом причале мы узнали от Эндрю, бойфренда Брук. Это было возможно только в жаркие дни, которые после окончания спортивного сезона и перед окончанием учебного года случались крайне редко.

Это был холодный, мутный и не слишком глубокий пруд. Илистые берега покрывали водоросли. Всего четыре месяца назад мы обували где-то поблизости свои коньки. Я задумчиво рассматривала место, где стояли тогда столы с горячим шоколадом. Разве может настолько измениться пейзаж? А я сама?

К грядущим экзаменам выпускники готовились самостоятельно, и затейливый график школьной жизни развалился. Это была отдушина, ослабление ежедневного корсета, сковывавшего наше внимание. Мои подруги радовались. Я же видела в этом скорее некий сбой, как будто бреши в обязательных мероприятиях означали, что огромный зверь споткнулся на ходу и пал на колени. Мне не верилось, что я сделала это. Осилила эти труды. Обрела подруг – вот этих самых! Сейчас они хихикают, разгуливая по деревянным мосткам, пробуют пальчиками воду и возмущаются, что она такая холодная.

«Ох, бога ради, давайте уже», – сказала Брук уже в черном бикини. Обнаженный по пояс Эндрю лежал рядом, безмятежно положив руку на ее животик. С нами были и его друзья – наши одноклассники Кент, Майк и Клем. Эти мальчики разговаривали обо всем на свете, не относились к беседе, как к перестрелке, и явно думали далеко не только о наших телах (и своих тоже). Кент пел в хоре и в рок-группе. Майк ежедневно занимался на рояле в музыкальном корпусе. Старшие ребята прозвали Клема «нюприном». Так назывался популярный анальгетик с рекламным слоганом «Маленький, желтый, необычный, лучший». Клем был не по возрасту невелик ростом, нетипично смуглокож для белого мальчика и отличался своебразным чувством юмора. При этом все его любили. К своему прозвищу он относился с добродушной снисходительностью.

Всей компанией мы подбадривали Мэдди, которая трепетала, словно птичка, скрестив руки с зажатыми в ладонях полами рубашки. В этот ступор она пришла при виде Брофи, сидевшего на траве у берега поодаль от нас.

«Там с ним целая куча народу», – сказала Брук.

«Неважно!»

«Да он и не смотрит на тебя».

Зато на Мэдди смотрели мы. Вот-вот должна была появиться тяжелая артиллерия. Разумеется, я, как и другие девочки, видела, как она переодевалась на спорте или перед ужином. Но грудь Мэдди в купальнике должна была стать откровением даже для ее близких знакомых. Собственно, при свете дня откровением становилось чье угодно тело, в том числе и мое собственное.

Эндрю сел: «Мэдди, дорогая, ты же красавица. Не переживай».

«Вы все красавицы», – сказал Клем.

«Согласились», – сказал Кент.

Над водой порхал легкий ветерок. Мне казалось, что я тоже порхаю. Лучи майского солнца окрашивали церковную башню как дурацкие аппликации, которыми мне пришлось заниматься зимой.

Мэдди сняла рубашку. Встряхнула волосами и села обратно. Ничего не случилось. Мы дружно рассмеялись.

Стеснялась и я, но ничего не говорила об этом, и никто не заметил. Я сняла рубашку, скинула шорты и быстренько улеглась на полотенце в своем закрытом купальнике. Меня накрыло солнечным светом. Я вспоминала маму и думала о том, что скоро поеду домой.

«Ну, ладно, – сказала Брук. – Кто пойдет?»

Пошли все, друг за другом. Девочки ныряли, мальчики прыгали в воду бомбочкой, заливая мостки и наши полотенца. Мы с Самантой визжали, оставаясь на пристани.

Потом она сощурилась всем своим личиком и крикнула мне: «Ты последняя!»

Позволив всем остальным вынырнуть и отплыть, мы подошли к краю пристани. Я подождала, пока Саманта вынырнет. Она появилась на поверхности, хватая воздух ртом и улыбаясь. Я ждала так долго, что порыв прошел. Я мерзла и собиралась передумать.

«Давай! Здесь офигительно!»

Саманта вылезала. Мои мокрые блестящие, словно рыбы, подруги скакали, толкались и вопили на мостках. Я нырнула.

В воде было великолепно. Прохлада окутала меня. Я изящно изогнулась, представляя, как