Бездомные девяностые. Разговор с великим бомжом. Подлинная история ЦБФ «Ночлежка», рассказанная ее основателем - Валерий Анатольевич Соколов

Как рассказал мне Андрей, они поехали туда с миротворческой миссией в попытке остановить бойню. Уполномоченный по правам человека при президенте Сергей Адамович Ковалев собрал группу, задачей которой было прекращение кровопролития, происходившего в Чечне: Российская армия уже вошла в Грозный и была к чертям разгромлена.

Мы шли вдоль разрушенного проспекта Ленина, пробираясь какими-то задворками. Кругом развалы, разбомбленные дома, прятаться остается только за развалинами. И тут Андрей говорит: «Сейчас будет мост через Сунжу. – За ним виднелось высотное здание этажей в 12 – Реском, немножко Белый дом. – Надо будет быстро бежать, потому что он насквозь простреливается». Ощущение, будто попал на съемочную площадку. И мы побежали через этот мост. Так быстро я не бегал, наверное, никогда в своей жизни, пригнувшись, да еще и зигзагами. Помню, как увидел площадь перед этой дудаевской базой – там стояла покореженная подожженная техника, всякие БТРы. Тогда я увидел первый труп – высунувшегося из люка обуглившегося танкиста. Попков пробрался как-то своим путем туда. Он уже выяснил, что депутаты ушли ночевать на какую-то квартиру, и сказал, что знает путь.

Обороной Рескома руководил Аслан Масхадов, который дал нам сопровождающего с ручным пулеметом. Когда стемнело, мы пошли туда, непонятно куда, искать депутатов. Периодически летели трассирующие пули, оставляя за собой зеленые и красные пунктиры. Минометы обстреливают город – абсолютный «Терминатор». Попков шел достаточно уверенно и остановился через дорогу от дома, в котором, по его сведениям, сидят депутаты, оставалось только перебежать простреливаемую улицу.

Когда очередной трассер расчертил темень, Попков сказал мне: «Побежали». И, добравшись, махнул рукой сопровождающему, что мы на месте, тот развернулся и ушел в темноту. А Витя, обомлев, тихо сказал: «Валера, я ошибся – не тот дом». Обратно идти уже было нельзя – нас засекли. По стеночке мы пробрались в подвал этого дома и остались там ночевать: часы были страшные и тянулись медленно – рядом постоянно что-то бухало. А утром вышли из подвала с криками «Мы мирные люди!» и поднятыми руками и пошли в Реском, откуда должна были идти машина до Назрани, где ждали Ковалева, который улетел в Москву убедить Ельцина прекратить бессмысленную бойню. Уже было 8 января. Не дождавшись Ковалева в Назрани, я отправился в Грозный, на Минутку, и снова собирался пойти к Рескому. Вдруг какой-то местный водитель сказал, что готов подвезти – ему надо было прорваться на другой конец города. И мы поехали – у Рескома начался минометный обстрел. Я выскочил из машины, пробежал буквально несколько метров, и меня что-то ударило в спину, что было потом – не помню. Очнулся в звенящей тишине – встал и побрел куда-то вперед, больно еще не было, я вообще не понимал, что происходит. Вдруг из-за какого-то угла закричали: «Иди сюда!» И я пошел – альтернативы-то нет: ты можешь, конечно, отказаться и уйти, но куда?.. Сзади взрывы, а тут люди. И тут я почувствовал, что мне что-то как-то очень горячо сзади. Сунул руку, а там кровища. Меня сразу потащили в медицинскую часть, оборудованную в углу подвала Рескома. Там сидел доктор-чеченец, который учился еще в Ленинграде в Военно-медицинской академии, он меня просто зашил ниткой по-живому и развел руками: «Больше ничего сделать не могу – только полить новокаином и зашить. А так, вроде легкие не пробиты», – хотя, впрочем, какая разница, пробитые или непробитые, их и так толком нет.

В том подвале были все: пленные, местные жители и сотрудники самой Администрации, среди них была барышня Яха, работавшая в Министерстве иностранных дел Ичкерии. Поскольку мне сделали укол с лошадиной дозой новокаина, я просто сидел в углу, а она периодически приходила и приносила какой-то суп.

Потом я пошел в отдельную комнату к Масхадову, где он реально сидел на ящиках с боеприпасами и был готов в любой момент подорвать себя…

– Так что же депутаты?!.

– Я не знаю, что с ними, – разочарованно признался Аслан. – Но мы сделаем все возможное для того, чтобы их найти и как-то вытащить.

А я уже все, никакой: рука отнимается, периодически засыпаю, и так около полутора суток провел в уголке. Яха сказала, что ночью машина будет вывозить трупы, и я согласился поехать: я уже физически не мог никого искать, тем более если Масхадов говорит открытым текстом, что не знает, где они, да и Попков с Ковалевым в Назрани, а я города не знаю, да и абсцесс пошел – руку дергать начало.

Действительно, ночью была машина, которая вывозила трупы, – военный крытый «Урал», где вповалку лежат тела людей, а мы, с еще несколькими живыми – сверху. Сначала, если честно, не понимаешь, что происходит, – сознание отрубает. Ехать надо – так вот она машина. Лежали там чеченские бойцы, которые обороняли Грозный. Как мне рассказали потом, доехали мы спокойно, потому что была договоренность – не стрелять по определенным машинам, пока русские и чеченцы вывозили свои трупы. Пахло там в основном порохом – трупы были еще не разложившиеся, но уже очень холодные… Через пару часов (машина развозила тела) меня привезли в село Гехи, где жила семья Яхи, которая ехала в соседней машине. На следующий день я обратно вернулся в Назрань, и там кто-то из журналистов запротоколировал мои ранения. У меня была дубленка, а под ней джинсовая куртка, вся в кровище. Меня спросили: «Где?» – «Минометный обстрел у Рескома». Там был и Сергей Адамович Ковалев, который пообещал, что сделает все, чтобы вытащить депутатов, а я поехал домой в Петербург через Ростов и Москву.

Безумная температура, лихорадит. В Ростове, до самолета на Москву, я заехал к родственникам, которые покрутили у виска, сказав потом маме, что я приехал какой-то странный. А я не объяснил им, что мне совсем плохо и внутри осколок.

В Петербурге же все по-настоящему ужаснулись: на следующий день я приехал в свою больницу на Звездную, где врач начал кричать, что они меня выгонят за нарушение режима, ведь я должен был вернуться раньше. Я объяснил ему, что случилось не зависящее от меня. Сделали рентген – увидели осколок. И тут врач сказал, что они обязаны сообщать о таком ранении, из-за чего я выписался, ведь чувствовал себя более-менее нормально, а осколок нужно было доставать, не светясь в криминальных сводках. В одной из больниц мне подпольно, за 100 долларов, сделали операцию и извлекли осколок (спустя несколько лет я отдал его на хранение маме, ведь именно он меня спас – если бы осколок меня не уронил, то меня бы положила мина).