Очерки Юринской жизни - Константин Кислов

кто много нагрешил за свою жизнь. Сколько-нибудь тревожных происшествий на Новой Ямине никогда не случалось.

А вот на Плоцком — бывало всякое. То вдруг среди купающихся женщин и девчонок появляется никому неведомое страшилище с зеленой бородой и красными, огненными глазами (не иначе водяной), то у какой-то рассеянной красавицы умыкнут с берега исподнюю рубашку и платье... Как хочешь, так и добирайся до дому. Почти каждый год кто-нибудь из женщин или девок непременно тонул в Плоцком. Правда, иногда людская молва начисто отметала происки «Водяного» и утверждала реальную причину несчастья: девица сама не пожелала жить дальше, у нее обстоятельство...

Но вот вслед за странными происшествиями кто-то обнаружил в воде «волосятника». Что это за зверь и откуда он взялся, никто не мог объяснить. Говорили, это он такой же по форме и по длине, как хвостовой конский волос (лошадей и в самом деле купали в Плоцком озере с той песчаной отмели, что начиналась от дороги на Волгу). Но этот волос был, оказывается, живым организмом, он впивался под кожу своей жертвы и заражал ее какой-то смертельной болезнью. Ничего подобного в других озерах не наблюдалось.

Женщины перестали купаться в Плоцком. А его травные заводи, где всегда можно было видеть удильщиков, опустели. Люди не появлялись на берегу озера и строго-настрого наказали пастухам не пригонять стада на водопой к Плоцкому.

Немало озерных легенд бытовало и в Ящеринских лугах (Ветлужская пойма сходилась здесь с поймой реки Волги). Мрачновато загадочным озером считалась Шихматика — глубоководная не слишком широкая старица, разделившая на две части не очень богатые сенокосные угодья. Узким неглубоким, но страшно захламленным ручьям она впадала в залив Бельского острова у самого устья реки Ветлуги.

 

В ночное время, особенно в жаркую сенокосную страду, из темных глубин озера доносились какие-то протяжные стоны, пугавшие не только здоровых мужиков-косарей, но и всех, кто оставался на лугах с ночевой. Зная об этих странностях, боязливые и суеверные люди приносили из дома на луга икону Божей матери и устанавливали ее в шалашах.

Такие или схожие утробные стоны люди слышали из глубин и другого озера — Глухого, находившегося всего лишь за гривой под горой, у самого Бардинского бора. Вода здесь казалась густой и черной, как ночь.

В пору весеннего паводка над Ящеринскими лугами вольготно гуляли волны. Здесь всегда штормило, уровень воды бывал очень высоким, и тогда из лесных рек, с низинных затопленных делянок выносило сюда бревна; порубочный хлам. Иногда можно было наблюдать, как в Волгу по широкому Ящеринскому водополью величественно плыли срубы, деревенские сараи, не редко с обезумевшим от крика петухом на крыше, и даже курные бани.

Шихматика и Глухое — озера рыбные. Но взять отсюда рыбку — дело почти безнадежное, и не только потому, что у названных озер крутые, не пригодные к уловистым снастям берега, а потому что на дне озер лежали топляки, а то и целые деревья...

И все-таки, кто же так тяжко стонет в озерах? Кто-кто?.. Сомы! Рыбаки говаривали, что в Шихматику и в Глухое озеро по большой воде заплывают сомы. Остаются и живут до следующего водополья. Глубины позволяют, корма хватает, и чистой студеной воды — ее поднимают в зимовальные ямы из недр пульсирующие родники. А вот добыть... Сутырские и Бардинские рыбного промысла мужики, хотя и с великим почтением относились к жирной, приятной на вкус соминке, все же приберегали свои уловистые и не дешевые снасти. «Его усатого черта не то что лягушкой — опалённым поросенком из омута не выманить. Скорее всего он тебя в коряжник утянет. Нет уж, пущай живет до поры до времени...»

А вот почему они стонут в сенокосную пору, это, кажется, и тороватым Сутырским рыбакам узнать не удавалось. Может, тоска их томила — простора в озерах мало для большой рыбы?..

От Полянки — это восточная окраина Юрина, — под горой, на которой когда-то стояли дремучие леса, и почти до Ящеринских лугов, цепляясь друг за друга небольшими проливами протянулись два озера: Малое и Большое Травяные. Они не глубоки и, как все пойменные озера, богаты рыбой, на удачную ловлю которой напрасно зарились даже рыбаки-любители — причины все те же.

 

В летнюю пору умиротворенная поверхность Большого Травного озера превращалась в чудесный ботанический сад — на плаву зеленые лапы кувшинок, едва не закрывают от глаз все водное зеркало. Над ними чуть-чуть приподняты «кубышки» желтых и белых, как ранний снег цветов; тростниковые заросли по всему берегу и почти у самой воды, в густом травостое колышутся нарядные шапочки дикого лука, а за ними столбунцы выбросили свои рыжие метелки поближе к солнцу. Даже в зимние холода Травное не теряло своей неразгаданной прелести. По запорошенному льду туда и сюда разбегались хитрые наброски заячьих игривых следов, а между ними — спокойные лисиные стежки, и множество следов малого и большого лесного зверья. Похоже, природа давно облюбовала эти озера и ждала случая, чтобы подсчитать по следам своих сожителей поголовно.

У северного берега Большого Травного озера некогда плотной богатырской стеной стояла вековая дубрава. От Бардинского бора ее отделяла не очень широкая мочажина, поросшая ольхой и крушинником. В этих глухих местах привольно жилось зверю и птице. А уж белых грибов бывало — марийцы целыми семьями приезжали сюда на подводах с правого берега Волги.

Когда началась Первая мировая война, дубрава пошла под топор — ее срубили на дрова для солдатских семей, заодно пошли на дрова и ольха, и крушинник. От дубравы осталась голая плешина, а от дупелиной мочажины — лягушиное болото, рассадник малярии, какой жители Юрина и близких деревень до того и знать не знали.

 

* * *

 

Рассказ об озерах и старицах Волго-Ветлужской поймы можно и продолжить, только вот надо ли?.. Пожалуй, надо хотя бы потому, что здесь часть нашей истории, которую поколения, идущие за нами, вероятно, уже никогда не узнают. Да и настоятельного повода к воспоминаниям о старицах, каких молодежь не видела, скорее всего не возникнет. Зато тем, кто даже в минуты слабости и безграничных фантазий не сумел предвидеть дьявольской силы разрушения, какое принесет на горе людям водохранилище — они ведь знали наперечет все озера и старицы и дорожили ими, как волшебными зеркалами, реально отражавшими божественную красоту голубого неба. Да и как иначе? Эта непридуманная человеческая любовь передавалась из поколения в поколение с молоком матери. Старики говаривали: «Озеро — не лохань помоев, каждое имеет свое законное имячко, свой норов и