Кузьма Минин на фоне Смутного времени - Валерий Перхавко

мясу и рыбе в требания и в снедь людям, имя ему Кузма»{388}. В статейном списке похода польского короля Сигизмунда III под Москву 1612 г. имя Минина приводится даже в уменьшительной форме: «Куземка Минин»{389}. Торгуя мясом и салом, К. Минин, вероятно, закупал часть товаров в Казанском уезде, где было хорошо развито мясное скотоводство.

Простым мясником именуется Минин и в Хронографе 1617 г.: «художеством бяше преже говядарь»{390}. Перевод данной фразы, сделанный О. В. Твороговым («занимался прежде торговлей скотом»), представляется не вполне адекватным, ведь мясники закупали скот на убой и разделку (то есть торговали мясом), а не для перепродажи в живом виде, как делали прасолы и барышники{391}. В сентябре 1614 г., например, «новгородец Иван Негодяев сын мясник» предъявил местным таможенникам 8 коров и 4 овцы{392}. Забоем скота занимались специальные люди — «животинники». Но «животинниками» иногда называли и торговцев скотом{393}. По информации писцовой книги Нижнего Новгорода 1621–1622 гг., в Мясном торговом ряду находились «лавченко Замятии мясника и животинная бойница Богдашка Сухорукова»{394}. В Латухинской степенной книге (конец XVII в.) фигурирует «Козма Минин рекомый Сухорук, торговлею говедарь»{395}.

О низком социальном происхождении Минина хорошо знали заезжие иноземцы. Хорунжий Иосиф Будила в своем дневнике по ошибке назвал Минина мясником Кузмой Юрьевичем (по-видимому, из-за созвучия с истинным отчеством «Минич»){396}. Голландский литератор Элиас Геркман в сочинении «Историческое повествование» (Амстердам, 1625 г.) восторженно отзывался о патриотических деяниях простолюдина, мясника Кузьмы Минина: «Если бы это случилось в какой-либо другой стране или в наших Нидерландах, то я убежден, что Кузьма Минин слышал бы, как поют эти стихи поэта Еврипида: «Гражданин может стяжать высшую похвалу и честь тем, что, не щадя ни имущества, ни крови ради своего Отечества, был готов умереть за него»{397}.

В качестве какого-то «нового взгляда» появилась версия о татарском происхождении отца Кузьмы Минина. «Многократно упоминаемое слово «мин» вполне могло оформиться как имя Мина, что также может свидетельствовать о татарских корнях Мининых, — утверждает Ш. К. Ахметшин. — Вероятнее всего, отец Мины был еще мусульманского вероисповедания, либо был крещен в зрелом возрасте. Сам Мина был уже православным»{398}. Ссылки на персидские слова mina (глазурь) либо Minu (Рай) безосновательны. На Руси имена новорожденным давали по церковному календарю. В качестве одного из «доказательств» автором используется факт изображения полмесяца на позднем гербе дворян Мининых, которые не имели никакого отношения к прославленному нижегородцу Кузьме Минину.

Чтобы представить себе, как протекала повседневная жизнь Минина до сентября 1611 г., обратимся к общей информации о посадских мясниках в русских письменных источниках конца XVI–XVII вв. Большинство черных посадских людей, в том числе мясников, подобно Кузьме Минину, в приказных документах обозначены двумя именами (личным и паронимом-именем отца) и занятием (например, «Сенка Окулов, мясник» из Великого Устюга){399}. Либо еще проще — одним личным именем и занятием («Иван, мясник» из Коломны, 1578 г.; «Ивашка, мясник» из Калуги, 1590-е гг.){400}. 23 июня 1613 г. была «запечатана грамота в Переславль по челобитью Филки Федорова на Семку мясника о управе в товарной рухляди» за пошлину в полполтины{401}. Лишь 4 из 30 владельцев лавок в Мясном ряду Великого Устюга имели, согласно писцовой книге 1623–1626 гг., трехсоставное наименование («Петрушка Иванов Бобров», «Ивашка Яковлев Лапа», «Гришка Кузмин Ушаков», «Девятка Иванов Килкин»), включающее личное имя, имя отца (пароним) и прозвище{402}. Крайне редко мясников зачисляли в привилегированные торговые корпорации, даже в самую низшую на иерархической лестнице группу. В Суконной сотне на 1632 г. числились несколько мясников, плативших сравнительно небольшой оклад — от одной до пяти денег: «Игнатей мясник с сыном» (5 денег), «Софон мясник» (2 деньги), «Олексей Игнатьев сын мясник» (деньгу){403}. Но ни один мясоторговец не входил в Гостиную сотню.

Как и прочие посадские люди, новгородские мясники (Григорий Васильев, Никифор Тарукин, Семен с Лубяницы и др.) не раз в конце XVI в. выполняли обязанности таможенных целовальников. Причем один из них, Гаврила Иванов с Розважи улицы, в 1579 г. даже таможенных целовальников возглавлял{404}. Один из пятиконецких старост Великого Новгорода был мясником{405}. В 1634 г. в Кадашевской слободе Москвы проживал «Куземка Никитин сын мясник хромой», торговавший «харчевым товаром» и служивший в тот год на Хамовном дворе десятским{406}.

В Мясном ряду Можайска в 1595–1598 гг. было 27 лавок и амбар для хранения мяса{407}. Годовой оброк с каждой мясной лавки в Коломне в конце XVI в. составлял 1 гривну (10 копеек), а Можайске — 10 денег, то есть в 2 раза меньше. Между Мясным и Рыбным рядами коломенского торга располагались пять кладовых лавок и один амбар{408}.

На усадьбе у мясника должны были находиться загон либо крытое помещение для скота, а также погреб-ледник для хранения мяса. Шведский дипломат Иоганн Кильбургер описал русские ледники, имевшиеся не только в кабаках, но в каждом практически доме. В марте туда заносили колотый лед, заливавшийся водой, которая сразу замерзала, затем сверху все застилали соломой, чтобы летом лед быстро не таял{409}.

Кто-то из мясоторговцев разорялся, а кто-то богател. Все это нашло отражение в письменных источниках XVI–XVII вв. В писцовой книге Торопца 1540 г. значится «Во дв(оре) Еска Захарьин да у него ж у лавчишка мясничья». Мясник из Великого Устюга Кузьма Емельянов сын Щука (Щучка) на протяжении двадцати лет повышал свое благосостояние: в 1579 г. он приобрел дворовое место на Горной улице, в 1596 г. — два пустых места во Фроловском приходе, в 1599 г. — лавку в Мясном ряду{410}.

Мясницкий промысел считался грязным делом. Как свидетельствует чешский путешественник Бернгардт Таннер (1678 г.), кое-кто из московских мясников торговал в розницу тухлым, слегка подвяленным на солнце мясом, «отдающим тяжким запахом». Его употребляли на ходу с чаркой водки и чесноком люди, проходившие мимо таких мясных лавок{411}. По причине неприятного запаха, исходившего из лавок, в Москве мясники проживали и торговали за пределами Торга, в районе современной Мясницкой улицы и Чистых прудов. У Мясницких ворот, рядом с кварталом московских мясников, располагалась Коровья площадка, куда пригоняли крупный рогатый скот. В Пискаревском летописце при описании московского пожара 1547 г. упоминается церковь «Флора святаго в Мясникех»{412}. Около 1665 г. была составлена выпись из писцовой книги 1638/39 г., хранившейся в Земском приказе. В ней, в частности, описывалась Константиновская улица Москвы, где жили «Бронные слободы тяглецы и Патриарховы слободы