Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

снимок из ночного клуба. Как будто я была существом с другой планеты и не понимала, что в семнадцать лет практически у каждого человека уже есть собственная история.

Но гораздо больше, чем оправдания, настораживало постоянное приподнято-восторженное настроение Дани. Маска, которой в свое время прикрывала истинные чувства Даша Большая.

Даня прятал то, от чего бежал. То, чего я пока еще не видела собственными глазами.

Со своей стороны старалась дать ребенку пример абсолютной открытости. Объясняла, что наша семья – не сахар и не волшебная сказка. «Мы достаточно скучные. Я в основном за компьютером, пишу книги и работаю в фонде, со стороны выглядит как смертная скука». И еще добавляла: «Характер у меня сложный, я достаточно тревожная, хотя стараюсь с этим справляться. Но в принципе простых творческих людей я лично не знаю».

В тот момент Даня был готов ко всему. Соглашался на меня и на нашу семейку со всеми нашими недостатками, не глядя: «Господи, мне так хочется покинуть ДД! Я просто устаю от этого места, как будто сидишь взаперти. Только я очень волнуюсь, понравлюсь ли я Денису?» Я отвечала ему: «Будем надеяться, что все идет к тому, чтобы ты уехал из детского дома. Что касается Дениса, просто старайся при встрече не тянуть все внимание на себя. Нужно, чтобы у каждого человека была возможность высказаться, рассказать о себе».

И вот день знакомства с Денисом настал: мы встретились в Москве буквально на следующий день после прилета, пригласили Даню в кафе.

На этой встрече история повторилась как под копирку – Даня говорил, говорил и говорил, никому не позволяя вставить ни единого слова. Стоило кому-то из нас начать фразу, как он был тут как тут: «Я знаю! Это такое…», «А у меня тоже…», «Я вот в детстве…». Денис держался молодцом: опыт и зрелость. А я нервничала, хотя и не подавала виду.

– Даня, а где у тебя кнопка? – спросила я наконец, измучившись оттого, что Денису и слова не удается вставить в «беседу».

– Нету кнопки! – радостно сообщил ребенок и засмеялся.

Я тоже улыбнулась.

И тут меня вдруг волшебным образом отпустило. Надо же – не пришлось ничего объяснять, он уловил суть с полуслова, да еще и понял, что это шутка, – не обиделся, не расстроился. Круто! Что-то переключилось у меня в тот день в голове – с этой минуты Даня начал мне нравиться, даже очень.

Он продолжал говорить, но это больше не напрягало так сильно. Рассказывал про колледж, про учебу, про первые опыты с цветами. Я уже знала, что учится он в колледже на флориста. А потом вдруг, не закрывая рта и продолжая болтать, полез в свой рюкзак и при всем честном народе, прямо в кафе, достал оттуда огромный… секатор.

Я увидела, как расширяются глаза Дениса. Почувствовала, как у самой отвисает челюсть. Заметила, что и Даня в изумлении смотрит на орудие своего труда – видимо, не ожидал, что выудит именно это. А потом мы все втроем начали смеяться. Соседи по столикам косились на двух взрослых сумасшедших и одного молодого – с гигантским секатором в руке. Но нам было все равно, пусть смотрят. Напряжение наконец растаяло.

Я поняла, что Даня – наш мальчик! Без тормозов и с юмором: все, как мы любим.

Через два дня Даня ехал со мной к нам в семью. Навсегда.

Чувство юмора – один из лучших инструментов в арсенале семьи. Если родители и дети обладают самоиронией, это высший пилотаж. Практически в любой сложной ситуации способность посмеяться над собой спасает и помогает разрядить обстановку.

Глава 4

Прощание с детдомом

В детский дом я приехала вечером в пятницу. Пока оформляли документы, любопытные воспитанники постоянно забегали в кабинет социального отдела.

– А это за кем приехали? – интересовался каждый вошедший.

– За Даней, – отвечали сотрудники.

– Ниче си! – Удивленно вытаращив глаза, мальчики убегали делиться новостью со своими приятелями.

Семнадцатилетний Даня в их представлении не был самым подходящим кандидатом на усыновление. В учреждении сто детей. Можно было и «моложе» кого-нибудь выбрать. И не такого странного.

Любопытные все сновали и сновали – возня с бумагами была делом долгим.

К слову, кандидатам в приемные родители – на этот раз я специально подсчитала – приходится в среднем собрать, написать и заполнить порядка пяти десятков бумажных (не электронных) документов, чтобы получить заключение и потом принять ребенка в семью. Довольно глупые формальности по-прежнему – как и десять лет назад – стоят во главе угла. Обмен пачек документов на ребенка все еще правда. К тому же достаточно унизительная. Например, все анкеты для кандидатов в приемные родители до сих пор содержат такие критерии «подбора ребенка», как цвет волос и цвет глаз. Если бы о такой строке узнали наши коллеги сферы защиты детства из зарубежных стран, их бы хватил удар.

Сама процедура «подбора ребенка», которая практикуется в стране до сих пор, давно устарела – в цивилизованном мире никогда не подбирают ребенка для семьи. Там ищут семью с компетенциями, которые будут максимально соответствовать потребностям ребенка. Такой же подход сегодня практикуют и некоторые благотворительные фонды в нашей стране, которые занимаются содействием семейному устройству. Но государственная махина работает по старинке: «Хотите ребенка – выбирайте по цвету глаз». У меня нет идеи, что родители должны действовать вслепую – обеим сторонам важно увидеть фотографии, узнать об интересах, характерах и особенностях друг друга. Но в нашей «культуре усыновления» – пока односторонний процесс. Ребенка, как правило, не готовят к семье, он не получает подробной информации о будущих родителях. Хотя, повторюсь в который раз, восемьдесят процентов детей – это подростки.

Ну и вишенка на торте. Ребенка из детского дома в семью передают на основании документа, который называется «акт передачи ребенка». Он подписывается двумя сторонами – новыми родителями и представителем учреждения. В акте, помимо прочего, есть такая строка: «вместе с несовершеннолетним переданы следующие документы, ценности, вещи…». Подавляющее число людей, с которыми мне довелось обсуждать этот вопрос, не видят в этой юридической форме ничего плохого. Документ и документ. Но дети не вещи! Я искренне не понимаю, людям не стыдно относиться к детям как к предметам. А если бы им родных детей из больниц, например, или летних лагерей предложили принять по акту? Всех бы это устроило? Но сироты «не свои».

Семантика работает по неизменным законам: слова, которыми мы пользуемся, отражают менталитет страны и, в свою очередь, оказывают прямое влияние на сознание общества. Сироты в России – всегда объекты.

Пока мы сражались с тоннами бумаг, включая акт передачи ребенка, этот самый ребенок собирал свои вещи в потрепанную матерчатую сумку. У «домашнего» Дани была несметная куча вещей, включая собственную кружку, потрепанный ноутбук, средства гигиены, обувь, одежду. Особо ценная собственность оказалась попрятана по всему детскому дому, у разных воспитателей – чтобы не растащили. И когда все имущество собралось в одном месте, образовалась огромная куча. Одной сумки явно не хватало. Пришлось искать вторую и распихивать вещи по пакетам.

– Можем потом приехать, забрать остальное, – робко предложила я, глядя на отчаянные усилия Дани.

– Нет! – рыкнул ребенок, и я решила не лезть.

Он уходил навсегда.

Малыши в его группе – в основном они доходили Дане до пояса, хотя кому двенадцать, кому пятнадцать лет – обступили его и повисли. Я не могла спокойно смотреть на эту сцену и вышла из «квартиры» – так теперь называются группы в детских домах, – стояла, ждала Даню в коридоре. Симпатичные ладные ребята. Только, судя по всему, уже давно застряли в детском доме. Их выдавал неестественно маленький рост – дети в сиротских учреждениях отстают в росте и развитии от своих сверстников – традиционная прилипчивость и глаза, в которых жила недетская тоска. Даня был для них кем-то вроде взрослого. Он умел сочувствовать и жалеть.

Глядя на тех, кто прощался с Даней, я чувствовала себя предательницей. Забирала у детей старшего друга, а их оставляла здесь. Уводила человека, который возился с ними, помогал делать уроки, читал по вечерам…

Мы вышли за ворота детского дома, нагруженные как два ослика – у каждого по сумке и еще по пакету. «Надо было взять из дома чемодан на колесиках», – задним числом подумала я, ощущая, как ручки тяжелой сумки врезаются в ладони. А Даня вдруг, наоборот, вздохнул с облегчением. Запрокинул