Жандармы и Революционеры. Секретные приемы политического сыска. Вербовка и засылка агентов. Противодействие террористам и государственным преступникам. Лучшие операции Особого корпуса жандармов - Павел Павлович Заварзин

имеют, а их носят дети, от которых они берут оружие лишь в момент действия. Действительно, вскоре это и подтвердилось при некоторых террористических актах. Тот же сотрудник отметил, что у боевиков ведется наблюдение за охранным отделением, и притом так ловко, что о нем будто бы никогда и не догадываются; они знают номера извозчиков, служащих в охране, которые наблюдают за ними, и даже получают иногда из охранки секретные бумаги. Сопоставив результаты наблюдения за Роте и эти сведения, невольно напрашивался вывод о «работе» Крошки, которая может являться опасным орудием в руках революционеров и натворить больших бед. Тотчас же выплыли и мелкие эпизоды, которые хотя своевременно и останавливали на себе внимание, но не сопоставлялись с заподозренной ныне Крошкой. Так, однажды, приехав из служебной командировки рано утром в охранное отделение, я застал там за уборкой помещений жену кучера Яна и ее дочь. Тут же оказалась и Крошка. Я спросил ее, что она тут делает; на это она смело, на чистом русском языке, ответила: «Я уже разнесла молоко и пришла проведать Гандзю» (так звали дочь кучера). Я поинтересовался, где она выучилась так хорошо говорить по-русски, и узнал, что хотя ее отец и был австрийским поляком, но всегда дома говорил по-русски, так как долго служил на пивоваренном заводе в Москве. Три года тому назад он умер, после чего ее мать и поселилась в Варшаве.

Затем припомнилось, что недавно у делопроизводителя отделения пропала департаментская бумага, оставленная им накануне по забывчивости на столе. Тогда мы, не найдя ее, только ломали себе головы, куда она могла затеряться.

Наконец, Крошку часто видели в нашем сарае, где стояли дрожки, с которых наши филеры в некоторых случаях наблюдали за революционерами. Словом, все подтверждало подозрение, что Крошка опасна, однако высказать ей это подозрение значило спугнуть всю организацию. Было решено, не спугивая Крошку, установить за нею и ее матерью наблюдение. Вскоре выяснилось, что ее мать живет с видным членом польской социалистической партии, известным в партии под именем Михаса, причем от поры до времени этот Михас ходил с Крошкой по улицам. После этого было установлено наблюдение и за Михасом и решено мать Крошки выслать из Варшавы в Австрию, подданной которой она состояла; конечно, она обязывалась взять с собой и дочь. Меня заинтересовало, что скажут в свое оправдание мать и ребенок, и я вызвал их к себе в отделение на опрос. Мать Крошки, поблекшая женщина лет тридцати пяти, еще красивая, объяснила, что, в конце концов, она даже довольна переселением из Варшавы во Львов, куда она выедет в указанный ей трехдневный срок. Сначала она отвечала на все вопросы нехотя и осмотрительно, но затем разговорилась. Узнав, что мы располагаем всеми данными о ее ребенке, за которого она могла бы отвечать перед законом, мадам Кусицкая — так ее звали, — заплакав, сказала, что она ничего не могла сделать, чтобы предотвратить моральную порчу ее ребенка, которая происходила на ее глазах, но теперь этого более не будет, так как в здоровой обстановке ее Крошка будет учиться и работать.

— Ведь ей уже тринадцать лет, — сказала мать, — она лишь выглядит десятилетней. Сначала она наблюдала за охранным отделением, но когда поняла, как к ней там хорошо относятся, то ей стало стыдно. Правду я говорю, моя дочка?

Крошка стояла вся красная, с опущенными глазами и, ничего не ответив, крепко схватила мать за руку и потянула ее из моего кабинета.

Обе ушли, и эпизод с Крошкой совсем изгладился из моей памяти.

С тех пор прошло девять лет. Я состоял начальником Одесского жандармского управления. Война была в полном разгаре. Как-то вечером, когда я находился уже у себя дома, меня вызвал по телефону женский голос:

— Алло! Начальник управления полковник Заварзин?

Получив утвердительный ответ, говорящая сказала:

— Мне необходимо вас немедленно видеть, но не в помещении управления; я говорю с вокзала. Пока что посоветуйте хорошую гостиницу.

— Кто вы? — спросил я.

— Если припомните, то я Крошка из Варшавы.

Я предложил ей приехать ко мне на квартиру, удобную для таких поздних свиданий, и назвал гостиницу «Лондонскую», посоветовав ей там остановиться.

Тотчас же был вызван заведующий филерами Будаков, который должен был впустить Крошку в мою квартиру, и два филера, кои должны были взять в наблюдение Крошку по выходе ее из моего дома после свидания. В ожидании их я ясно представил себе Крошку, ее работу по наблюдению за ними и свидание с ее матерью перед отъездом.

Пришел Будаков, и я ему рассказал все о Крошке, на что он ответил: «Такая шельма может принести с собой если не револьвер, то бомбу. Надо нам смотреть в оба» — и вышел на улицу встречать гостью.

Стук в дверь, и в комнату вошла небольшого роста, стройная, худенькая женщина и, улыбаясь, подала мне руку.

— Вы меня узнали? Ну и прекрасно! Но я уже не прежняя Крошка, а ваш союзник. В прихожей я попросила этого господина, — и она указала на Будакова, — осмотреть мою сумку, чтобы не было подозрений, что я могу быть опасной. Ведь от прошлой Крошки всего можно было ожидать.

Я познакомил ее с Будаковым, после чего она сказала:

— Вы, вероятно, уже распорядились учредить за мной наблюдение; это очень важно, так как сегодня в час ночи я буду иметь свидание в театре «Варьете» в гостинице «Северной» с неизвестным мне человеком. С ним должна меня познакомить выступающая в этом театре женщина-стрелок. Его надо будет взять в наблюдение. Он имеет связь с австрийским Генеральным штабом. Человек очень серьезный, и надо, чтобы он не заметил слежки. Завтра я еду в Петербург к директору Департамента полиции Белецкому, у которого должен быть адрес моего мужа и который меня свяжет с Генеральным штабом; но по дороге возможно, что на вокзале я буду встречаться с интересными для вас лицами, поэтому прошу наблюдать за мной и до Петербурга.

Тон и категоричность указаний свидетельствовали, что дама хорошо знакома с техникой розыска. Будаков простился, чтобы переодеться, и поехал в «Варьете» для наблюдения в зале, а Крошка, снявши шляпу, уселась, как сильно утомленный человек.

— Я устала, проголодалась и совсем издергана за дорогу из Вены в Одессу.

Подали холодный ужин и чай. Она ела как действительно проголодавшаяся, лишь от поры до времени бросая отрывочные фразы:

— Да, господин начальник, вы такую роль сыграли в моей жизни, что даже представить себе не можете, а ваше спокойное обращение при последнем нашем разговоре в Варшаве, когда мы