Пишите мне на медсанбат - Людмила Петровна Дробинская

Ефремова, врачи М. Нехчин, М. Кулебякин и И. Нозик, фельдшера Иван и Алексей Куратовы. Сюда доставляли раненых из батальонов. Временами их было так много, что всех сразу не вмещал просторный дом.　

В этой части служил старшим повозочным Николай Коробов. Он любил лошадей так, как их могут любить только крестьяне. В санчасти поначалу было немало лошадей, но все они постепенно гибли от голода и ранений. И наступил момент, когда остался только один конь. Коробов так жалел его, что сам доставлял на себе раненых из батальона в полк, из полка в медсанбат. И каждый раз, возвращаясь в санчасть, Коробов, глухо кашляя, шел в сарай к лошади, поглаживал ее выпирающие острые ребра, чем-то угощал, шептал ей на ухо ласковые слова.　

…В сумерки приходил в движение весь незримый медицинский фронт. Уходили вперед, в темноту санитары.　

Как-то Минаеву и Воронову надо было пройти открытым низким местом в боевое охранение. Прошли, но на обратном пути их обстреляли. Язык прожектора подкрасил тяжелые облака, опустился на землю, прошелся по лежавшим людям, задержался на маскхалатах, дрогнул и погас. Снова беззвездная чернота ночи, но она — союзник санитаров. Осторожно положив раненого на плащ-палатку, они понесли его к оврагу, чтобы передать свою ношу поджидавшим здесь другим санитарам и вернуться к тем, кто еще остался лежать на месте прошедшего боя.　

Мужчин-санитаров с каждым днем становилось все меньше. Тяжелый и опасный труд эвакуации раненых с переднего края взяли на себя девушки — воспитанницы Красного Креста. Неунывающие, всегда бодрые, опрятные, задорные, хотя и неуклюжие в ватных брюках и большущих кирзовых сапогах, они мужественно переносили голод и холод, умели все вытерпеть, все пережить, удивительно быстро приспособиться к трудным даже для бывалого воина условиям жизни. В часы короткого отдыха сушили на печке валенки рядом с сухарями и роняли слезы над письмами матерей…　

О тех волнующих грозовых днях ныне рассказывают памятники, обелиски в тенистых аллеях бывшего Шереметевского парка.　

Пока осенью сорок первого медсанчасти полков обживали свои участки, медсанбат Александрова прибыл на Петровскую набережную 2/4 и развернул свои отделения в отведенном ему пустующем здании, где когда-то размещался городской Училищный дом имени Петра Великого.　

Александров со свойственной ему энергией привлек к работе весь коллектив медсанбата. Зашили досками и фанерой оконные проемы. Электротехник сержант Юрий Бродель натянул провода, установил и подключил движок. В железных печурках с наступлением холодов запылали обледенелые поленья. Стали поступать первые раненые.　

Дорога из полков в медсанбат, по которой везли раненых, вела по осажденному городу, проходила через мосты, переброшенные над реками, по проспектам, площадям. На этом пути рвались вражеские снаряды. Они долетали и до медсанбата, не раз повреждали электропроводку. Нередко поэтому приходилось оперировать при мерцающем свете фонарей, делать уколы при свете горевшей бумаги…　

Для лучшего обслуживания раненых медсанбат 56-й дивизии разделили на два эшелона, выдвинув вперед полноценную хирургическую группу. Она заняла школу недалеко от Кировского завода, оборудовала небольшое перевязочное отделение и операционную. Первый эшелон медсанбата теперь отделяло от полковых медсанчастей где два, а где полтора километра. Это было и хорошо и плохо. Район завода интенсивно обстреливался, и операции порой шли буквально под огнем. Один из снарядов пробил стену школы, и многих покалечило. Пришлось перевести первый эшелон медсанбата в район Нарвских ворот, в тихий Болдырев переулок, в комнаты бывшего детского сада.　

По многу часов дежурили хирурги и сестры медсанбата на основной базе и в передовом отделении. Вместе со всеми энергично работали старший хирург Михаил Яковлевич Ильин и командир медсанбата Александров.　

Как-то их детский садик порядком тряхнуло, но все обошлось благополучно. К обстрелам привыкли. Вот харчей явно не хватало — все время сосало под ложечкой. Особенно трудно было ночью, во время большой работы. Одно спасение — накуриться махорки в углу под холодной лестницей…　

Когда Военный совет фронта выделил дополнительные пайки хирургам, они в перерыве между операциями стали подкрепляться кашей, сухарями, чаем. Металлические миски возвращались на кухню идеально чистыми…

На основной базе медсанбата лечились не только от ран, но и от болезней блокадного времени. Главной из них была дистрофия, вызывавшая у ряда больных тяжелые расстройства психики. Такие больные нередко отказывались принимать пищу, были равнодушны к белой булке и сгущенному молоку — недосягаемой мечте каждого ленинградца-блокадника.　

И медики сильно голодали — очень уж мал был продовольственный паек. Медсестра госпитального отделения Вера Любимова в своем письме матери сообщала:

«Сегодня праздник. Двадцать четвертая годовщина Октября. Рука дрожит. Перед обедом выпили по пятьдесят граммов водки, и я здорово опьянела. Получили по три конфетки, по две замерзшие коврижки и по одной вафле. Конфеты съели, остальное бережем на вечер»　

Голодая, болея, медики упрямо продолжали свое благородное дело, не думая о себе, отдавая все свои силы и умение раненым и больным…　

Когда настало время медсанбату следовать за полками на новый участок фронта, в зеленые ящики легли хирургические инструменты и медицинское имущество. Погрузили на машины палатки и хозяйственный инвентарь. В отдельный пакет сложили регистрационные и операционные журналы. Придет время, выдастся свободный час — и врачи внимательно изучат характер ранений, особенности течения и заживления ран осенью и зимой первого года войны. Пока же с удовлетворением могут отметить: за два месяца напряженной хирургической работы на обеих базах сделали более двухсот пятидесяти операций, вернули в строй многих однополчан. 　

Ртутный столбик опустился до минус 28 градусов, медсанбат покинул большой дом на Петровской набережной. Ушли санитарные машины с имуществом. Уехали врачи. Молодежь медсанбата повел в строю комбат Александров. Небо было хмурым, без проблеска солнца.　

Шли долго. Миновали Невский. Вступили на проспект Обуховской Обороны. Ветер с Невы усилился. Надвигался вечер. Поравнялись с большим садом, в глубине которого широко раскинулось двухэтажное старинное строение средней школы, известное как Дача Куракина. Комбат остановил колонну и сказал, что отсюда еще два часа ходу…　

Это объявление вызвало дружный стон. Александров оглянулся и будто впервые увидел их всех — уставших, промерзших в заиндевевших шинелях. Тогда комбат озорно улыбнулся девчатам и скомандовал:　

— За мной!　

Повернул в глубь заснеженного сада. За деревьями медсестры увидели свою полевую кухню, из котлов поднимался аппетитный пар. Раздался общий вздох облегчения…　

В просторном, жарко натопленном классе школы пылала «буржуйка». Александров хорошо заботился о своих подчиненных.　

Много ли нужно военному человеку? Через час, разморенные теплом, сытые, сестры спали на полу вповалку и были в ту ночь счастливы.　

…Вот какие события стояли за сухими штатно-должностными списками медиков, врученными мне Александровым в санитарном отделе