Борис Бухштаб - Фет - очерки жизни и творчества

Исследователь художественного мастерства Тургенева справедливо отмечает, что «у Тургенева нет деревьев, растений, птиц и насекомых вообще; его флора и фауна всегда конкретны и определенны».

Фет переносит ту же особенность в поэзию. Явления природы у него описываются детальнее, предстают более конкретными, чем у его предшественников. В стихах Фета мы встретим, например, не только традиционных птиц, получивших привычную символическую окраску, как орел, соловей, лебедь, жаворонок, но и таких, как лунь, сыч, черныш, кулик, чибис, стриж и т. п. И каждая птица показана в ее своеобразии. Когда Фет пишет

И слышу я, в изложине росистой

Вполголоса скрыпят коростели.

(«Степь вечером»)

— здесь в поэзию входят наблюдения человека, который определяет по голосу не только то, какая птица поет, но и где она находится, и какова сила звуков в отношении к обычной силе ее голоса, и даже каково значение услышанных звуков. Ведь в другом стихотворении («Жду я, тревогой объят…») в непроглядной тьме ночи коростель «хрипло подругу позвал».

Можно, конечно, сказать, что все это — естественный результат хорошего знания природы человеком, который много лет прожил в непосредственной близости к ней.

Но здесь дело не только в знании. Поэты первой половины XIX в. тоже большей частью были помещиками, часто подолгу жили в деревне, хозяйничали, охотились и, любя природу, возможно, имели не меньший запас знаний о ней. (На вопрос «Альбома признаний» «Ваше, любимое удовольствие?» — Фет ответил «Была всю яшзнь охота» (Начала. 1922; № 2. С. 121)) Но степень конкретности описания природы в поэзии была иной. Развитие вкуса к конкретности, связанное с движением по пути реализма, привело к тому, что в поэзии стали воплощаться знания, раньше не становившиеся ее достоянием. Когда мы читаем у Фета

Один лишь ворон против бури

Крылами машет тяжело,

(«Какая грусть! Конец аллеи….»)

— это напоминает не его предшественников, а его современника Некрасова

Грудью к северу, ворон тяжелый —

Видишь — дремлет на старой ели.

(«Рыцарь на час»)

Куда летит ворон в бурю или куда он поворачивается, отдыхая, — таких наблюдений прежние поэты не вносили в стихи. То же можно сказать о прозе до Аксакова и Тургенева.

Близость Тургенева и Фета отмечалась современной критикой. Для иллюстрации этой близости приведем в параллель описание жаркого летнего дня в стихотворении Фета 1854 г. и в первой главе романа Тургенева «Накануне» (1859)

Как здесь свежо под липою густою —

Полдневный зной сюда не проникал,

И тысячи висящих надо мною

Качаются душистых опахал.

А там, вдали, сверкает воздух жгучий,

Колебляся, как будто дремлет он.

Так резко-сух снотворный и трескучий

Кузнечиков неугомонный звон.

За мглой ветвей синеют неба своды,

Как дымкою подернуты слегка,

И, как мечты почиющей природы,

Волнистые проходят облака.

«Тишина полуденного зноя тяготела над сияющей и заснувшей землей <…>. Под липой было прохладно и спокойно; <…> как мертвые, висели маленькие гроздья желтых цветов на нижних ветках липы. Сладкий запах с каждым дыханием втеснялся в самую глубь груди <…>. Вдали, за рекой, до небосклона все сверкало, все горело; изредка пробегал там ветерок и дробил и усиливал сверкание; лучистый пар колебался над землей <…>. Кузнечики трещали повсеместно; и приятно было слушать это горячий звук жизни, сидя в прохладе, на покое он клонил ко сну и будил мечтания».

Здесь близки не только меткие и тонкие наблюдения над явлениями природы; близость распространяется на ощущения (например, снотворность треска кузнечиков), на образы (образ заснувшей земли, «почиющей природы»). Разумеется, эта параллель не свидетельствует о заимствовании Тургеневым деталей и образов из стихов Фета, а лишь о близости творческих путей обоих писателей.

Еще более, чем Тургенев, Фет стремится к фиксации изменений в природе. Наблюдения в его стихах постоянно группируются и воспринимаются как фенологические приметы. Пейзажи Фета не просто весенние, летние, осенние или зимние. Фет изображает более частные, более короткие и тем самым более конкретные отрезки сезонов. Вот, скажем, приметы поздней осени

Сбирались умирать последние цветы

И ждали с грустию дыхания мороза;

Краснели по краям кленовые листы,

Горошек отцветал, и осыпалась роза.

Над мрачным ельником проснулася заря,

Но яркости ее не радовались птицы;

Однообразный свист лишь слышен снегиря,

Да раздражает писк насмешливой синицы.

(«Старый парк»)

А вот приметы конца зимы

Еще весны душистой нега

К нам не успела низойти,

Еще овраги полны снега,

Еще зарей гремит телега

На замороженном пути.

Едва лишь в полдень солнце греет,

Краснеет липа в высоте,

Сквозя, березник чуть желтеет,

И соловей еще не смеет

Запеть в смородинном кусте.

Но возрожденья весть живая

Уж есть в пролетных журавлях,

И, их глазами провожая,

Стоит красавица степная

С румянцем сизым на щеках.

Эта точность и четкость делает пейзажи Фета строго локальными как правило, это пейзажи центральных областей России.

Фет любит описывать точно определимое время суток, приметы той или иной погоды, начало того или иного явления в природе (например, дождя в стихотворении «Весенний дождь»).

Прав С. Я. Маршак в своем восхищении «свежестью, непосредственностью и остротой фетовского восприятия природы», «чудесными строками о весеннем дожде, о полете бабочки», «проникновенными пейзажами», — прав, когда он говорит о стихах Фета «Его стихи вошли в русскую природу, стали ее неотъемлемой частью».

Но тут же Маршак замечает «Природа у него — точно в первый день творения кущи дерев, светлая лента реки, соловьиный покой, журчащий сладко ключ… Если назойливая современность и вторгается иной раз в этот замкнутый мир, то она сразу же утрачивает свой практический смысл и приобретает характер декоративный».

У Некрасова природа тесно связана с человеческим трудом, с тем, что она дает человеку, — у Фета природа лишь объект художественного восторга, эстетического наслаждения, отрешенного от мысли о связи природы с человеческими нуждами и человеческим трудом.