Екатерина Мещерская - Жизнь некрасивой женщины

Градусник шел к сорока. Пульс был частым, но не имел перебоев, что меня успокоило.

Я попросила показать мне горло. Вооружившись ложкой, придавила ею язык больному, как это делали нам в детстве настоящие доктора, и увидела страшную картину: все гланды и зев были ярко-алыми, а на зеве часто высыпали мелкие серого цвета нарывчики. Если бы это была сплошная серая пленка, то это был бы дифтерит, а это… что это такое?!

Я дала жаропонижающее, хотя знала, что это только временно собьет температуру и что вся причина — в зеве. Я нашла щепочку, навернула на нее вату и, обмакнув в сильный раствор перекиси, сделала больному прижигание зева. Вспомнив, что нам в детстве делали полоскание для горла из смеси соли и йода, намешала этот раствор в стакан воды и велела полоскать горло как можно чаще.

Считая свою миссию оконченной, я уже приблизилась к двери, как вдруг Поп-верста, все время ничем себя не проявлявший, спросил:

— Вы доктор?

— Ну конечно! — важно еще раз солгала я, потому что знала, как необходимо для больного поверить в то, что он в надежных руках.

— Придете еще? — стесняясь, вполголоса спросил он.

— Обязательно, сегодня же вечером. А если будет плохо, попросите кого-нибудь сходить за мной.

С этого дня жизнь приобрела для меня какой-то смысл. Прошло три дня, и я больше всего боялась, чтобы неожиданный приезд Ники не помешал лечить моего пациента.

Я делала ему прижигание зева два дня подряд. Серые налеты исчезли, уступив место мелким язвочкам. Теперь я понимала, что это была, очевидно, тяжелая ангина. Температура медленно спадала. Я просила всю прислугу гостиницы держать происшедшее в тайне от Васильева.

Этот случай завоевал мне сердце не только Попа-версты, но и всех служащих в гостинице, отчего мне стало много легче и радостнее. Этих людей было немного. Две девушки, которые подавали еду, убирали номера и мыли в кухне посуду, Поп-верста и хромой Антип — истопник, посыльный за провизией в Звенигород и кучер.

Сам директор гостиницы жил с семьей в Звенигороде, наезжая в монастырь под выходной и еще раза два в неделю.

Как только больной выздоровел, я тотчас призналась всем, что никакой я не доктор, но все мои уверения были тщетны. Если только не бывало со мною Ники, то с нарывами, порезами, кашлем и другими недомоганиями прибегали ко мне.

«Она дохтурша, шибко партейная, у ее лекарства из Москвы, не то что звенигородские, и она за их денег не береть!» — таково было общее мнение.

Теперь часто в отсутствие Ники я сидела в теплой кухне у печки и беседовала с новыми друзьями. Они не скрывали того, что их мучило любопытство: кто я? откуда? почему сижу одна здесь, а муж все время где-то пропадает?.. Но я упорно старалась перевести разговор на другие темы.

Но чаще всего по вечерам, прибежав в теплую кухню и усевшись поуютней около плиты, я читала моим новым друзьям вслух толстую-претолстую книгу. Это был собранный и переплетенный комплект журнала «Нива», известного сентиментальными романами старинного Санкт-Петербурга. Ее вынул из-под пестрого тюфяка хромой Антип и торжественно вручил мне. Пока я читала, каждый занимался своим делом. Девушки чинили белье, Поп-верста особенным, вроде острого ланцета, ножичком вырезал четки (по старой памяти), а хромой Антип сидел в углу на табуретке и глубокомысленно курил козью ножку.

Теперь я часто, несмотря на сильные морозы, предпринимала далекие прогулки. Одна из девушек, Маша, давала мне свои валенки, теплый платок и совсем новый, на овечьем меху нагольный тулуп в широких оборах.

Поп-верста достал мне откуда-то лесничьи лыжи, и я отправлялась в самую глубь леса. Хотя Антип всячески пугал меня рассказами, что в той или другой деревне видели волка, я почему-то не очень боялась, может быть, оттого, что мало в это верила.

В часы прогулок я бывала по-настоящему счастлива, но были и ужасные, особенно томительные, долгие ночные часы, когда я обдумывала свое положение: Ника обманом, силой завез меня сюда и держит потому, что на то его воля, а мне остается только одно; моя участь — покоряться…

И все-таки я убежала. Конечно, не трудно догадаться, что мой побег мог осуществиться только при помощи новых друзей. Во время долгих бессонных ночей я на этот раз разработала план детально и подумала обо всем.

Я решила бороться с Васильевым его же методами. Прежде всего, было необходимо его напугать и навести на ложный след.

Я задумала инсценировать самоубийство. Кроме того, по первому, столь неудачному побегу я поняла, что мне необходимо прежде всего вернуться домой, к маме, рассказать ей обо всем, просить ее простить меня. Я решила идти на все, лишь бы жить там, где я выросла, ибо понимала, что только в этой среде смогу начать новую жизнь.

Но, конечно, чтобы выбраться из этой глуши, мне прежде всего нужны были деньги. У меня остался красивый золотой крест и массивная граненая цепь к нему. Эту продажу я доверила Антипу, и он провел ее блестяще. К моему великому удивлению, я получила гораздо больше денег, чем ожидала.

Поскольку тулуп, валенки и платок были у Маши «праздничными» и не являлись ее единственным туалетом, она мне с удовольствием их продала. Этот маскарад преследовал три цели: первая — та, что, встретясь в пути или на станции с Никой, я имела шансы остаться неузнанной, вторая — та, что, одетая таким образом, я легче перенесу мороз, сидя в санях, а третья, и самая главная, цель была ввести Нику в заблуждение. Уезжая, я должна была оставить записку Нике о том, что решила повеситься и что мой труп найдут только весной далеко в монастырском лесу.

Оставленные шуба, шапочка и ботики только подтверждали бы мое невменяемое состояние. Можно было бы предположить, что я сошла с ума и убежала в лес в одном платье.

Этим я хотела испугать Нику, отвлечь его внимание и занять время на розыски в окрестностях моего трупа. Я отлично отдавала себе отчет в том, что мой поступок некрасив и бессовестен, но… но я вспоминала пословицу: с волком жить — по-волчьи выть… Разве не применил он в свое время ко мне самой подлой и жестокой тактики?

Мои друзья принимали в этом бегстве самое горячее участие и помогали чем только могли. Благодаря им я имела возможность написать в Москву одной из руководительниц «Галочки», имевшей с мамой общих знакомых. Я просила ее ответить мне в Звенигород, на почту до востребования, на имя Маши, все, что она знает о моей матери. Ответ пришел скоро и очень меня обрадовал. Мама, как член Рабиса[5], занялась делом: стала педагогом по вокалу. Кроме того, она каким-то образом отвоевала тетке освободившуюся комнатку при кухне в нашей же квартире. Очевидно, она, как педагог, имея смежные комнаты, получила право на учебный кабинет с роялем и на дополнительную площадь. Таким образом, тетка хотя и жила с ней, но помещалась в совершенно изолированной комнате.