Александр Шумилин - Ванька-ротный

Ознакомительный фрагмент

Низкая избёнка, где рукой можно достать до потолка, это вам не купол и не своды церковного собора.

— Кругом война, а тут божья благодать! — сказал старшина переступая порог избушки.

В первый момент мы были ошеломлены и даже опешили. Но, оглядевшись и придя быстро в себя, мы смело шагнули вперёд, согнувшись под низкой притолокой двери. Повсюду на стенах и в красном углу висели иконы и на нас с них смотрели святые спокойные лики. Куда не отодвинься, не отойди, взгляд святого повернут всё время к тебе, глаза сосредоточенно смотрят в твою сторону.

— "Центральная перспектива", — подумал я.

Когда-то нам в кружке рисования рассказывали об этом. Перед каждой иконой горящая лампада. Отблеск её пламени тихо колеблется в прозрачном сосуде, наполненным маслом. Большая, красного стекла, в серебряной оправе, лампада горит перед большой иконой в углу. Она подвешена к потолку на трёх ажурных, расходящихся вниз, медных цепях. У окон, вдоль передней стены, стояла широкая деревянная лавка.

Около неё на полу в чёрных покрывалах молились монашенки. Лица их были скрыты чёрными накидками, но из-под них торчали носы, костлявые подбородки, и покрытые морщинами губы. Богомолки молча шевелили губами и раз от раза, как по команде, крестились и отбивали поклоны.

Они не повернули головы, когда мы вошли. Они не шевельнулись и не вздрогнули, когда мы переступили через порог их обители. Они не повели даже глазом, когда мы подошли вплотную к столу. Они ещё с большим старанием, рвением и усердием стали креститься, желая пробить деревянный пол своими лбами. Так, во всяком случае, мне показалось.

— Ну, божие коровки! Почему дверь не открывали? — сказал старшина, рявкнув своим могучим басом.

Даже пламя свечей заметалось в подсвечниках и лампадах. Но богомолки не ответили и даже не вздрогнули от его громогласного баса. Они только перестали креститься, замерли, оцепенели, и закатили кверху глаза.

Старшина подошёл ближе к столу, оттопырил большой палец, надавил на круглую буханку чёрного хлеба, и сказал:

— Теплый ещё и совсем свежий! Он собрал со стола несколько буханок хлеба на согнутый локоть, взглянул на меня и передал их стоящему сзади солдату.

— У нас хлеба нет! Солдаты грызут сухари. По три сухаря осталось на брата. А тут хлебом и солью немцев собрались встречать!

— Мне нечем кормить солдат! — обратился ко мне старшина, как бы оправдываясь.

Богомолки не только не взглянули на него, они сделали вид, что ничего не видели и ничего не слышали. В мёртвом горящем городе мы столкнулись с онемевшими существами. Перед нами в свете горевших лампад мрачно мерцала гнетущая средневековая картина. Старушки, от которых веяло неотвратимым потусторонним миром, сидели в избе со спёртым могильным воздухом, с противной примесью горящего в лампадах масла и затхлого жира свечей.

Используя наше молчание, старуха, что стояла на коленях впереди ближе всех к висевшей в углу большой иконе, затянула глухим грудным голосом какой-то молебен.

— "Внемите люди закон божий. Внимайте себе, бдите и молитеся. Стойте в вере неподвижными. Мужайся и крепитеся сердце ваше. Блюдетеся от еретиков. Стерезитеся от иже развратников веры. Мужаитеся, да и крепитеся сердце ваше, вси уповающи на господа бога нашего…".

— Чего она там мелит, старшина? — обратился я к Сенину, — Ты в молитвах чего понимаешь?

— Священным текстом напутствует своих богомолок, — Говорит, берегитесь еретиков. Требует от них твердости духа, — Она у них, вроде как старшая.

— Вроде как ты, — старшина!

Солдаты, стоящие в избе и на пороге, дружно засмеялись. Старуха умолкла, услышав раскатистый смех и наши голоса. Но как только хохот утих, и мы замолчали, она снова запричитала:

— "Господи, перед тобой все желание моё! В делах руку свою увязе грешник!".

— Это она про нас лопочет? Грешниками нас называет? — сказал я, — Нехорошо бабка! Сама русская, православной веры, стоишь на коленях перед святой иконой, богу молишься! А нас солдат-защитников русской земли грешниками называешь! А по всем приготовлениям сразу видно, кого ты божий человек здесь поджидаешь! Немцев, — врагов наших! Попомни мои слова! Бог тебя за это накажет! Сгоришь ты в страшном огне! И не позже, чем завтра, останется от вашей обители пепел и зола! И немцев не дождетесь!

Старуха чуть вздрогнула, часто закрестилась, и сразу обмякла. Она осела всем телом на пол. А богомолки с испуга вытаращили глаза.

Одна из них, распластавшись на полу, вдруг всхлипнула и заголосила. Старшина, стоявший рядом, крякнул в кулак, откашлялся, и рявкнул на неё раскатистым басом. Да так решительно и громко, что свечи в начищенном подсвечнике погасли, а в большой лампаде с красным стеклом, висевшей в углу, колыхнулось и забилось горевшее пламя.

Писклявая богомолка мгновенно поперхнулась и тут же умолкла. Визгливый и жалобный голос её, как ржавая дверная петля, застрял где-то в горле. В избе на некоторое время воцарилась тишина. Слышно было сиплое дыхание тощих старух, видно было, как от общего дыхания мерно колебалось пламя в лампадах.

Прошло несколько безмолвных секунд. Старушки несколько оправились и оживели, они начали креститься, но голоса не подавали. Под чёрными одеяниями видны были их костлявые спины, заостренные затылки и впалые дуги глаз.

Я обошёл комнату, окинул взглядом углы, заглянул за печку, вернулся на место, и сказал:

— Может они здесь где немцев прячут?

Чёрные богомолки склонились ещё ниже.

— Куда ведёт эта дорога? — обратился я к передней старухе.

— Вы что глухонемые? — гаркнул за мной старшина, — Вас лейтенант спрашивает! А они и ухом не ведут!

Старушки склонили головы ещё ниже.

— Товарищ старшина! — обратился солдат, стоявший у порога, — Разве вы не видите, они нас просто дурачат. Думают, что своими молитвами нагонят на нас дурман. Вон, как энта старуха бельмами косит. Разрешите, я им из винтовки разок по лампадам пальну? И солдат заклацкал затвором своей винтовки.

Богомолки поняли, что простой солдат долго ждать не будет. Они оторвали головы от пола, перекрестились на всякий случай, и зашипели на свою предводительницу.

Та легонько поднялась с пола, машинально рукой поправила платок на лбу, провела пальцами по щекам и подбородку, повернулась к нам лицом, и обвела нас внимательным и строгим взглядом.

Перед нами стояла складная и крепкая пожилая женщина, высокого роста, широкой породистой кости, прямая, с крупными и даже приятными чертами лица.

И что самое главное, с умными и проницательными глазами. Взгляд её был уверенным и даже немного добрым. Мы были удивлены. Похожа она была на властную игуменью, которая в этой тесной обители строго держала своих божьих послушниц.