Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

– Не-а, – Гоша мотнул головой, – мы незнакомы. Я не знаю, о чем говорить.

– Спросишь о маме, о папе. О том, что именно произошло тогда, двадцать лет назад. Папа умер, об этом мы знаем. Но мама-то должна быть жива.

– Мне это неинтересно, – он отвел взгляд, – я не буду в этом копаться.

– Почему?

– У меня есть своя семейка, – Гоша смотрел на меня растерянно, но в глубине зрачков прятался страх, – вы с папой мои родители. А там я никого даже не знаю.

Я понимала, что он боится.

– Хочешь, я сама с Эдуардом поговорю?

– О, давай! – Гоша интенсивно закивал и тут же сбросил мне номер двоюродного брата.

Он был рад передать эту непосильную для него ношу. И до этого, и потом, Гоша много раз говорил о том, что не хочет влезать в детали своего появления на свет – почему так вышло, зачем. Погружаться, копаться значило стать уязвимым. В вопросе кровной родни Гоша возвел вокруг себя гигантскую стену. Я не считаю, что это самый здоровый подход к вопросу – закопать его как можно глубже и сделать вид, что ничего не было. Но и настаивать на том, чтобы человек изменил собственное решение, я не считала верным.

Это его история. Его жизнь.

– Гоша, – я колебалась, прежде чем задать вопрос, – а ты бы хотел встретиться с мамой?

– Нет! – он ответил слишком поспешно.

– Почему?

– Не знаю, – он думал, как правильно сформулировать, – может быть, я все еще боюсь, что она меня снова не примет. Откажется от меня, теперь уже во второй раз. Может, пока не готов к этой встрече морально. Не повзрослел достаточно и не набрался сил.

– Хорошо, – по крайней мере, он уже анализировал свое состояние, а не закапывал сложные вопросы куда подальше, не глядя.

Гоша вышел из спальни, а я написала сообщение Эдуарду. Представилась и сказала, что жду его звонка. Мне не хотелось терять эту нить. Возможно, когда-нибудь Гоша захочет узнать больше, пусть эта информация будет у меня.

Искать свои корни или отказаться от этой затеи – решение, которое должно принадлежать самому совершеннолетнему ребенку. Он имеет право знать всю правду о себе. Как и имеет право делать вид, что вопрос происхождения его не интересует. Близким остается только поддерживать – что в той ситуации, что в другой – и соблюдать нейтралитет в отношении кровных родителей.

– Алло? – прошло всего несколько секунд.

– Это Эдуард, – представился собеседник, – мы только что списались с вами, Диана.

– Да, очень приятно! Спасибо, что нашли Гошу.

– Спасибо, что написали книгу, – я слышала в его голосе смущение, – даже не представлял, что такое возможно…

Мы долго беседовали. Эдуард рассказал, что в Молдавии живет целая деревня родственников Гоши по линии отца. Что и сам он родом оттуда, но переехал с женой и детьми во Францию, где теперь работает. И хорошо бы нам как-нибудь всем вместе побывать в Молдавии – подгадать и запланировать. Родственники будут рады! Правда, ни бабушки, ни дедушки Гоши уже нет в живых. Но дяди, тети, братья, сестры, племянники – все на месте. Только никто из них о существовании Гоши раньше не знал – его мама скрыла свою беременность. Если бы знали, поддержали бы, помогли. Но она не хотела жить в Молдавии после того, как они с мужем и детьми перебрались в Москву. Что-то там между ними произошло – то ли просто измена, то ли у отца Гоши появилась другая семья – и она была обижена на мужа. А заодно и на всю родню.

Мы закончили разговор на том, что Эдуард пообещал прислать телефон Сергея – старшего брата Гоши. Родного.

– О маме лучше расскажет он. – Что-то в его голосе меня встревожило.

– Хорошо. Только вы предупредите его сначала.

– Конечно! Он и со средним братом Гоши тоже держит связь.

– Ладно.

– Но мы же договорились? Давайте следующим августом, а? – Мне было очень приятно доброе отношение Эдуарда. – У нас летом так хорошо! И я подгадаю, тоже в это же время прилечу.

– Спасибо, – я искренне благодарила его, – обязательно поговорю с Гошей. Если сын согласится, то мы приедем.

На этом мы закончили разговор. И я стала морально готовиться к знакомству с родным братом Гоши, Сергеем. Значит, все-таки старшие братья были реальностью и жили они в Москве? Чудеса.

Мы встретились с Сергеем в фонде через пару дней. В том же зале, где несколькими годами раньше общались с мамой Даши Большой. Это была суббота, через полтора часа должна был начаться традиционная лекция в Клубе приемных семей. У нас было достаточно времени, чтобы многое обсудить.

Сергей оказался приятным мужчиной средних лет – всего на три года младше меня. Я подумала, что по возрасту – ему было восемнадцать, когда Гоша родился – он уже и сам мог заботиться о младшем брате, помогать маме, но оказалось, что все гораздо страшнее.

– Мама сказала мне, что младенец умер в родах.

– И вы поверили? Не было ни похорон, ничего подобного.

– Я тогда, если честно, еще многого не знал и не понимал. Восемнадцать лет, мальчишка. Жил уже отдельно от мамы, мне нужно было учиться и зарабатывать. Было тяжело после смерти отца.

– А как он погиб?

– До сих пор неизвестно, – Сергей помрачнел, – то ли преступление, то ли несчастный случай. Мы не смогли разобраться. Там было много темного. Мама очень страдала. Вроде обнаружилась вторая семья, и чуть ли не одновременно с Гошей у отца родился еще один ребенок от другой женщины.

Я поняла, что Сергею до сих пор больно за маму, и не стала развивать эту тему.

– А что было потом?

– Выживали, – он пожал плечами, – мама работала поваром. Постепенно встала на ноги. Снимала квартиру. Не думайте, она не пила, ничего такого! Она очень хорошая. Да и у меня жизнь неплохо сложилась: получил образование, работаю директором в небольшой компании.

Я все ждала, когда он расскажет больше о маме: как она живет теперь, что делает, вышла ли снова замуж, думает ли о младшем сыне.

– А ведь мама однажды видела Гошу, – сказал вдруг Сергей.

– Что?! – от изумления я открыла рот.

– Да, – он кивнул, – я его привозил, чтобы они увиделись.

– Как такое возможно?!

– Помните, вы писали в книге о старших братьях? Мне Эдуард рассказал, сам я не читал. Гоша не разобрался тогда, были это мошенники или настоящие родственники.

– Конечно, помню!

– Так вот, – он улыбнулся, – не мошенники. Это я приезжал. Забирал Гошу покататься. Познакомил с детьми, с женой. Мы где-то полгода с ним созванивались и переписывались.

– А почему прекратили общение? – Это было так странно: получается, Сергей мог оформить опеку и принять Гошу в свою семью. Или даже убедить свою маму забрать родного сына домой.

– Да-а-а, – он безнадежно махнул рукой, – Гоша тогда переехал жить к какой-то сумасшедшей тетке, которая каждый раз, когда я звонил, вырывала у него трубку и угрожала мне.

– Вы испугались?

– Нет, – он мотнул головой, – просто сам Гоша никакой инициативы не проявлял. Он не хотел со мной общаться.

– Ну, его-то можно понять…

– Почему?!

В который раз этот вопрос со стороны родственника поставил меня в тупик. Люди искренне не понимали, что значило лишиться семьи и всю жизнь чувствовать себя преданным. Брошенным.

Я постаралась объяснить про детский дом, про депривацию, про то, что жизнь сироты – не сахар. Сергей был образованным человеком, он должен был понять самую суть.

– Не знаю, – задумчиво протянул Гошин брат, – у них в детском доме точно все очень неплохо. Мебель, ремонт. Одеты все отлично. Я сам видел.

И снова все упиралось во внешнюю и материальную сторону вопроса. По какой-то причине никто из родных не хотел погрузиться глубже – почувствовать невыносимую боль ребенка без родителей; примерить судьбу брошенного младенца на себя. Что это, защитная реакция? Непонимание? Я в тысячный раз думала о том, что всех родственников детей, от которых отказались родители, нужно в обязательном порядке обучать по программе, похожей на курс ШПР. Да и не только их. Понимание истинных