Теодор Гладков - И я ему не могу не верить…

Мария Владиславовна в очередной раз прибыла в Ленинград из Финляндии для краткосрочной встречи с руководителями «Треста». Стауниц был командирован в город на Неве, чтобы сообщить эмиссару Кутепова о деятельности «террористических» групп в Москве. Он должен был и отправить Захарченко обратно в Финляндию. «Переправщик» имел инструкцию доставить к границе только одну женщину, но Стауниц сказал ему, что должен помочь ей поднести чемодан. «Переправщик» поверил этому доводу и разрешил Стауницу подойти к «окну». Стауниц перебросил через проволоку чемодан, подтолкнул к ней Захарченко-Шульц и вдруг неожиданно перемахнул через преграду сам. Изумленный «переправщик», ничего в начале не поняв, крикнул:

— Куда же вы? Вернитесь, там уже чужая сторона!

Стауниц даже не удостоил его ответа и быстро скрылся в ельнике: он боялся получить пулю.

Ничего не поняла и Мария Владиславовна, она набросилась в ярости на Стауница:

— Что вы натворили? Кто вам разрешил сопровождать меня? Что все это значит?

— Всего лишь продолжение былого, — скрывая улыбку, произнес Стауниц. — Рывок на свободу. Начинаю приходить в себя…

— От чего?!

— От раздвоенности. Теперь я могу открыться вам, что работал на Чека.

На секунду Шульц потеряла дар речи. Потом взорвалась:

— Тебя расстрелять мало, мерзавец!

— Может быть, Мария Владиславовна, но из расстрела много выгоды не извлечешь. Я кое в чем буду очень полезен вашему Бунакову.

— Все равно, так и знай, что я буду настаивать на расстреле!

Эдуард Оттович только улыбался в ответ на ее угрозы…

Узнав об измене Опперпута-Стауница, Менжинский, назначенный после смерти 20 июля 1926 года Дзержинского председателем ОГПУ, вызвал Артузова и Я. К. Альского, начальника особого отдела для объяснений.

Провал? Безусловно. Оказавшись по ту сторону границы, Опперпут мог изрядно напакостить, не говоря уже о том, что многие «игры», которые вели чекисты, теперь нужно было срочно свертывать. С тяжелыми мыслями шел Артузов в кабинет Менжинского, удрученный всем случившимся. Войдя, вытянулся у двери по-военному, доложил строго официально, готовый в последующую минуту выслушать неприятные, но справедливые слова.

— Садитесь, Артур Христианович, — неожиданно мягко, с каким-то участием в голосе сказал Менжинский, сочувственно щуря близорукие глаза за стеклами пенсне. — Я понимаю ваше состояние. У вас сейчас острая потребность в доверии. Вам в нем не отказано. Но я хочу сказать другое. Бегство Опперпута для нас не трагедия, хотя приятного в этом факте мало. Всякая борьба наполнена драмой. Обстоятельства на сей раз оказались не на нашей стороне. Но, может быть, это даже к лучшему…

— К лучшему? — удивленно переспросил Артузов.

— Да, к лучшему, и вот почему. Во-первых, надо учиться принимать и поражения, в этом залог стойкости. Во-вторых, уже длительное время наша «игра» идет без сучка без задоринки. Уже это должно кое-кого насторожить. Опперпут попал в их руки. Он, конечно, кое-что приукрасит, преувеличит свою роль, будет всячески изобличать нас. Войдя во вкус, остановиться трудно. Наша задача — заронить у Кутепова, Бунакова, Маркова и их компании искру недоверия к Опперпуту. Словом, его следует скомпрометировать перед белоэмиграцией, а для этого необходимо найти веский довод. Я и пригласил вас к себе, чтобы вы подумали о таком доводе.

Артузов начал перебирать в памяти «наследство», которое оставил Опперпут после своего бегства, вспомнил о найденной записке, которую тот оставил жене: «Ты услышишь скоро обо мне как о международном авантюристе».

Этот человек с обликом шекспировского Калибана (так его отныне всегда называл про себя Артузов), нравственный урод и отщепенец, был еще и поразительным тщеславцем. Теперь его, видите ли, прельстила сомнительная слава международного проходимца от шпионажа. Однако, кажется, эта фраза из письма наталкивает на одну идею…

Артузов встал, с облегчением тряхнул пышной шевелюрой, в которой уже было изрядно седины.

— У вас есть вопросы ко мне, появились сомнения? — спросил Вячеслав Рудольфович. — Сомнения, конечно, могут быть, но только относительно методов достижения цели, но у вас не должно быть сомнений, даже малейших, в нашем успехе. Это очень важно. Наступайте!

— Уж больно изворотлив противник, Вячеслав Рудольфович…

— Вы хотите сказать, что такой может, как говорят на Востоке, сурьму с глаз украсть? Учтите, где больше риска, там и чести больше. И мы кое-что придумаем против противника — комбинацию и маневр, наметим план действия. И еще хочу вам заметить в связи с делом Опперпута; постоянно совершенствуйте механизм отбора в наши ряды. И всегда помните: чекист шагает в ногу с партией. А вы знаете, какое внимание партия уделяет работе с людьми. Сила танцовщика — в ногах, сила кузнеца — в руках. Наша сила — в доверии к нам нашей партии и нашего народа. Нам всегда простят отдельную ошибку, но никогда не простят огульной подозрительности ко всем и каждому лишь потому, что имеют место осечки, вроде дела Опперпута, и то лишь на его конечной стадии.

Ну а с «Трестом», разумеется, придется заканчивать. Он свои функции выполнил. Вы свободны, Артур Христианович…

Собранный и напряженный внутренне, готовый немедленно приступить к самым энергичным действиям, вышел Артузов из кабинета начальника и старшего товарища. Теперь главное — не медлить…

В первую очередь «Трест» сообщил полякам, что один из деятелей организации — Опперпут является провокатором. Одновременно буржуазные газеты сообщили о том, что Опперпут вводил центр РОВСа в заблуждение: не совершал, а только имитировал террористические и диверсионные акты и, боясь изобличения и провала, бежал за границу. Возможно, что он, этот авантюрист, будет выдавать себя за агента ОГПУ.

Это возымело должное действие и поколебало доверие эмигрантских кругов к Опперпуту. Вскоре в ОГПУ поступил очередной номер белоэмигрантской газеты «Руль». Она вопрошала: «С какими новыми заданиями приехал Опперпут?» Подобный же материал напечатала и другая газета — «Свобода». Значит, предпринятые Артузовым меры оказались действенными.

Опперпут ответил этим газетам через рижскую «Сегодня». Пытаясь оправдаться, он клялся, что всеми средствами готов доказать свою лояльность западной демократии, требовал проверить его в деле. Эдуард Оттович вызвался ни много ни мало как… взорвать здание ОГПУ!

Назвался груздем, полезай в кузов. Монархисты такую возможность Опперпуту предоставили — в значительной степени благодаря заступничеству Захарченко-Шульц. Она даже вызвалась быть ассистентом Опперпута в этой авантюре, а точнее — контролером.