Дневник. 1964-1972 - Александр Константинович Гладков

Перебирал свои ошибки: запущенность матер. дел, неудачи, плохо одет, совсем перестал гнаться за «форсом» (а этого нельзя!), пренебреженье честолюбием и равнодушие к успеху. Мне-то и в самом деле многое из этого ряда безразлично, но для нее — это имеет цену и не считаться с этим глупо и непростительно.

А может в чем-то она и права и безусловно права в своем насквозь женском чувстве ко мне (что так «нельзя»). И все же больше всего ворочалось во мне с бока на бок какая-то обида. И еще накопилась усталость и жажда одиночества вплоть до того, что я минутами готов был за него заплатить любой ценой (даже той, о которой потом могу пожалеть). <…>

Дошло до того, что Лева, в сущности ничего не зная, стал советовать мне снять комнату в Москве и не возвращаться сейчас в Л-д[42].

Так было в первые дни после приезда, но сейчас все стало уже меняться — и попросту я стал скучать по Эмме. <…>

Записываю это все, потому что, пожалуй, такого во мне кризиса еще не было за все время. Если бы писал об этом в первые дни, то написал бы горячее и резче, но теперь могу уже описывать это эпично (что и лучше). Но все же из песни слова не выкинуть — что было — то было.

14 фев. У меня сильнейший грипп, как у многих в Москве. <…>

18 фев. <…> Умирает от рака Ф. Вигдорова.

Гарин рассказал страшные подробности о смерти Барнета[43], повесившегося в Риге в ванной гостиничного номера. Его уволил Сурин с Мосфильма, он поехал работать в Ригу, но был оскорблен и тосковал. Завещал похоронить себя в Риге.

Кто бы мог подумать, что этот великолепный и удачливый человек так умрет?

На днях в «Литер. России» публикация Поргугал.<овым>[44] [далее строка, дописанная карандашом, неразборчиво: ] стихов <некой> школьницы подбор не очень удачен.

19 фев. [письмо от Эммы: она сняла для АКГ комнату у Финляндского вокзала]

20 фев. <…> Лева зовет ехать с ним в Лен-д через пять дней. Он хочет задержаться на юбилейный концерт «Нового мира».

Люся живет у него почти все время и он обоими ногами въезжает в брак и семейную жизнь. <…>

Он добрый и хороший малый, но очень уж несамостоятелен. Все его рассуждения — отраженья чьих-то мнений: то В. Некрасова, то Дороша[45], то моих…

26 фев. [приехал в Л-д] <…>

Сегодня смотрел снятую Эммой комнату на Лесном пр-те. <…>

Ладно, поживу полтора-два месяца, а там видно будет. 40 р. в месяц. <…>

Встретил тут в Лавке писат. Л. Я. Гинзбург, которая шепотом сказала мне, что она прочитала мою р-сь («Встречи с П.») и она ей очень понравилась, что отлично написана, но с чем-то она не согласна, во второстепенном. Она едет на месяц в Комарово.

Комнату эту нашли Максимовы (Дмитр. Евг.).

Мы хотели ехать вместе с Левой, но он задержался из-за перенесенного юбилейного банкета «Нового мира» (с 25 на 2-ое — из-за запоя Твардовского).

27 фев. Целый день разбираю бумаги, готовясь к работе. <…>

Эмма играет «Три сестры». Ночью поеду ее встречать.

3 марта. <…>

Письмо от Н. Я. У ее брата Е. Я. инфаркт и она просит подождать с решением о Загорянке[46]. Она уже в Москве.

4 мар. В газетах речь Шолохова при открытии съезда писателей. <…> Шолохов мелок и пуст.

5 марта. Приехал Лева. По его словам, банкет «Н[ового] мира» прошел бледно, но и без пьяных скандалов. Домбровский задирал Б. Яковлева[47], Твардовский сидел, как монумент. Всего два литер. журнала прислали приветствия: «Дружба народов» и «Дон». Сообщение об этом вызвало смех. Вся коммунист. пресса на западе в повышенных тонах отмечает юбилей, да и вся мировая пресса тоже. Номер 2 выйдет в конце будущей недели.

6 марта. <…>

Опять глупые разговоры о готовящемся сговоре с китайцами. <…> Китайцы прямо говорят, что «хрущевизм» еще остался в политике СССР.

Тяжелый разговор с Эммой. Примиренье. У Левы. У него те же дела с Люсей.

15 мар. Пишу это на машинке «Олимпия», которую мне предлагают купить…

[строка отточий]

Не могу сказать, чтобы я был в восторге от машинки, но м. б. я слишком привык к своей старенькой Эрике. Вот бы достать новую Эрику.

[строка отточий]

Перешел снова на Эрику. Шрифт тот же, но насколько моя машинка легче, послушнее, со всеми ее изъянами: выбитым валом, проскакиванием каретки и пр.

16 мар. <…> Письмо от Н. Я. Пишет, что не может писать подробно, тк. полдня проводит в больнице и просит писать.

В «Лит. газете» хвалебная, но неумная статья Ахматовой о книге Герштейн[48].

17 мар. [о том, как М. Шагинян обнаружила деда и бабку Ленина[49]]

Второй день не еду обедать к Э. Скажу, что болела голова, а по правде — не хочется. Есть уже рутина мелких препирательств, вернее — ее колкостей и моей добродушной самообороны. Иногда это надоедает, хотя, впрочем, это ничего не значит.

26 марта. [приехал из Москвы] одну ночь ночевал у Левы на собственной раскладушке, привезенной в прошлом году из Загорянки, потом с Э. и ночь без нее у Оттенов. Сначала занял денег у Левы, потом перезанял у Сережи Ларина[50] и отдал Леве. <…> В первый вечер были у Над. Як. (в квартире Шкловских). Там еще польский критик Ричард (фамилию не расслышал)[51], выпустивший книгу о Достоевском и переводящий Мандельштама, и брат Юли Живовой[52]. На другой день в кино. Отличный итальянский фильм «Бум». <…> брожу по книжным магазинам, покупаю «Дневник» Ж. Ренара[53] и Экзюпери и «Особняк» Фолкнера. <…>

Сегодня целый день на Ленфильме. <…> К ночи я валюсь с ног от усталости: в вагоне почти не спал.

<…> Москва встречает космонавтов[54]. <…> В окно вагона увидел, что в Подмосковьи еще полно снега и не поехал на дачу. Потерял телефонную книжку и мучался без нее. Москва суматошна, мила, понятна.

27 марта. <…> Умерла Е. Пешкова[55]. Ей было 88 лет.

28 марта. Умер Д. Заславский[56], старый газетный волк. В некрологе привычные слова об «обаянии», «честности» и пр., но мы-то знаем, что это он написал статью «О литературном сорняке» — о Б. Л. Пастернаке, послужившую сигналом к исключению его из ССП. Этого мало: Блантер[57] мне рассказывал, что именно