Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

Нью-Йорк

9 августа 1929 года

Дорогой Генри:

Пожалуйста, простите меня за то, что я не писал вам чаще и больше. Я был в Мэне и Канаде в течение нескольких недель. Вернувшись на днях, я обнаружил открытку от вас, из Швейцарии. …Я так счастлив узнать, что у вас было хорошее путешествие, так хочу увидеть вас, поговорить с вами и узнать, какие вещи и места у нас общие (но не – Боже мой, нет! – их слишком много). …В Мэне было прекрасно и прохладно – я был в диком местечке на побережье. Рыбачил, исправлял гранки и целыми днями читал Джона Донна и Пруста. …Я также побывал в Канаде. Монреаль на четыре пятых имитирует американский город, а на одну пятую – английский, но пиво и эль были великолепно настоящими. Квебек был более интересен: он полностью франко-канадский, и люди почти не говорят по-английски, да и по-французски, насколько я понимаю, тоже. Но и это место меня разочаровало – оно напоминает собаку доктора Джонсона, которая ходит на задних лапах: «Удивительно не то, что она хорошо ходит, а то, что она вообще ходит». Люди интересуются Квебеком только потому, что это французский город в Америке, а для меня это мало что значит.

Я завидую вам во всем, что касается поездки, кроме толпы туристов, которые, по вашим словам, начинают кишеть вокруг вас. Я заметил, что вы собираетесь в Париж; когда вы получите это письмо, я полагаю, вы там уже побываете. Недавно я услышал, что цены там потрясающие – они были плохими прошлым летом – сейчас они еще хуже. Всякий раз, когда я думаю о французах после так называемой «Великой» войны, я сдерживаю себя и бормочу: «Вольтер! Вольтер!» В конце концов, именно так и следует судить о цивилизации – по ее лучшим достижениям, а не по худшим. Но худшие достижения чертовски ужасны, и, к сожалению, требуется сверхчеловеческая стойкость и проницательность, чтобы дойти до Ронсара, когда пытаешься вырваться из ловушек десяти тысяч мелких негодяев. Тем не менее, в последнее время я думал о Франции больше, чем о какой-либо другой стране: физически это самая цивилизованная из наций, а в духовном плане – самая высокоразвитая. Самым большим злом в национальных нравах, как мне кажется, является «слава» – то, что они называют «la gloire» – это объясняет размахивание флагом, «Франция была предана», произнесение речей, пение «Марсельезы», вступление в войну и так далее – это представляет собой то, что в них является дешевым и мелодраматичным. Я мог бы продолжать до бесконечности, но вы можете услышать другую сторону от любого из 14 000 американских эпических поэтов, романистов, драматургов, композиторов и художников, находящихся сейчас в Париже, – все они «понимают» Францию и укажут на мою измену. Мы поговорим об этом и о многом другом, когда я увижу вас.

Надеюсь, у вас будет хорошая погода в Англии – это возможно, и нет ничего прекраснее. Вы собираетесь на Озера? А вы были в отеле «Кавендиш» на Джермин-Стрит, где живет старушка Рози Льюис? …И она, и он – все это стоит увидеть.

Мой рассказ вышел в августовском «Скрибнерс Мэгазин» – там же фотография автора на обороте и краткое описание его романтической жизни: у него «полный багажник рукописей», он «пишет невероятно много», «забывает о времени, когда пишет» и «выходит в три часа ночи, чтобы поесть в первый раз за день». Когда я читал это, я был безумно влюблен в себя, как никогда. Я ожидал конвульсий земли, падения метеоров, остановки движения транспорта и всеобщей забастовки, когда появился этот рассказ, но ничего не произошло. Я был в штате Мэн. Тем не менее, я все еще взволнован этим. Через день-два будут закончены пробные версии книги – почти вся книга уже в постраничной проверке. Вот последняя новость – я могу послать ее вам, потому что вы так далеко – Клуб «Книга месяца» услышал о книге, пришел в «Скрибнерс» и получил гранки как раз тогда, когда С. собирался отдать их Литературной гильдии. Все, что я знаю, это то, что книга была прочитана первой группой читателей (механизм этого ускользает от меня), получила оценку «А» в лагере первокурсников и передана судьям. Решение не будет принято в течение недели или двух, но «Скрибнерс» в восторге, и я, конечно, тоже. Думаю, нет особой надежды, что это будет их выбор – у них такие чистые и высокодуховные судьи, как Уильям Аллен Уайт и Кристофер Морли, – и они могут найти некоторые вещи слишком сильными. Кроме того, я неизвестный писатель, а у них сотни рукописей – но если! но если! но если! Тогда, конечно, я должен немедленно принять кафедру англосаксонской филологии имени Эйба Шалемонича в Нью-Йоркском университете и посвятить себя благородной профессии преподавателя. Но я не должен мечтать об этом туманном безумии. Ради всего святого, ничего не говорите об этом даже леди Асквит. Я расскажу вам, что произошло, когда вы вернетесь. [Ни клуб «Книга месяца», ни Литературная гильдия не приняли «Взгляни на дом свой, Ангел» или какую-либо другую книгу Вулфа].

«Скрибнерс» были великолепны – их лучшие люди работали над этой книгой как собаки – они верят в меня и в книгу. Найти фирму и связаться с такими людьми – это чудо удачи. …Что касается меня самого, то я дрожу теперь, когда дело сделано – мне противна мысль о том, чтобы причинять боль; она никогда не приходила мне в голову, пока я писал; это законченный вымысел, но созданный, как и всякий вымысел, из материала человеческого опыта. …Это тоже сложная вещь, о которой я еще поговорю с вами.

У меня болит душа от нового романа [«Ярмарка в Октябре», первая половина которого была опубликована под названием «О Времени и о Реке»]. Она должна выйти из меня. Мне противна мысль о том, чтобы не писать ее, и противна мысль о том, чтобы писать ее – я ленив, а писать книгу – это мука: 60 сигарет в день, 20 чашек кофе, мили ходьбы и метаний, кошмары, нервы, безумие – есть пути получше, но этот, да поможет мне Бог, – мой.

Это длинное и глупое письмо – простите меня. Я говорил только о себе. Я часто думаю о вас и Натали, есть так много мест, куда я хочу посоветовать вам сходить – сейчас жарко, уже за полночь, и я измотан. Естественно, сейчас я поглощен своими делами – произнесите заклинание на мое счастье и удачу, и да благословит