Миры Пон Джун-хо. Культовый режиссер и его работы - Дон-чжин Ли

людей в метро, нет злого умысла. Но тем не менее своими словами, острыми как лезвие бритвы, они продолжали наносить раны и причинять невыносимую боль сердцу слушающего. И это самое страшное.

Ли:

Хочу задать еще вопрос о Тон-ике. Директор Пак, то есть Тон-ик, терпеть не может, когда люди не знают свое место, и здесь он подразумевает границу между классами. Тон-ик говорит, что Ки-тхэк будто вот-вот перейдет эту черту, но в итоге не переходит. Но затем добавляет: «Зато его запах переходит все границы». Его возмущение по поводу нарушенных границ наиболее ярко проявляется, когда Ки-тхэк дважды спрашивает у него: «Но вы ведь любите свою жену?» Почему именно эти слова так задевают Тон-ика?

Пон:

Потому что это абсолютное нарушение границ. Обязательно ли в тот момент Ки-тхэку нужно было, как бы поддразнивая, спрашивать: «Но вы же все равно любите ее?» В этот момент Ки-тхэк явно переусердствовал. План по внедрению в особняк сработал, и он слегка на подъеме. И в этот момент камера впервые оборачивается на девяносто градусов. До этого кадры были четко отделены, но в этот момент она делает панорамирование и появляется моя любимая левая сторона лица Ли Сон-гюна. Реакция директора Пак очень любопытная. Он говорит: «Да, будем считать, что это любовь»[84]. Когда они были в индейских головных уборах, Ки-тхэк язвительно задирает его: «Но что поделаешь. Вы же любите свою жену»[85]. На что директор Пак отвечает откровенным злоупотреблением властью. Мол, ты сейчас находишься здесь и за деньги выполняешь работу, поэтому заткнись и сконцентрируйся на деле. Их диалог, когда они, в индейских роучах, смотрят друг другу в глаза – последний момент перед финальным взрывом. Оба актера были очень сосредоточены во время съемок той сцены. Наблюдать вживую ансамблевую игру, когда Ки-тхэк спрашивает о любви, сперва в машине, несущейся сквозь дождь, затем в индейских головных уборах, было потрясающе.

Ли:

У меня есть еще один вопрос относительно класса. Сюжет первой половины фильма строится вокруг процесса, когда один занимает место другого. Не считая того, что рабочее место Ки-у досталось ему от Мин-хёка, складывается ощущение, что место одного представителя низшего класса занимает другой, получается игра с нулевой суммой. Даже работа по складыванию коробок для пиццы в самом начале досталась семье благодаря тому, что студент, подрабатывавший там, ушел.

Пон:

А помните, как они ругают того студента? Говорят: «Он вообще-то очень странный». Они создают слух и тут же распространяют его, и Ки-у сразу напрашивается на собеседование. В этой секвенции – все подсказки о том, что будет происходить дальше.

Ли:

Так они по очереди заполучают рабочие места, заменив водителя Юна и Мун-кван, и единственным человеком, который устраивается на работу в доме директора Пак, никого собой не заменив, является Ки-чжон. Она никого не заменяет. Но она единственная из семьи Ки-тхэка умирает в конце. На самом деле поднявшийся из подвала Кын-сэ планировал убить не ее, а Чун-сок, ведь это она пнула Мун-кван, в результате чего та скатилась с лестницы и получила травму головы. Но почему тогда Кын-сэ сначала нападает на Ки-чжон? Правда, до этого он жестоко ударяет Ки-у по голове, но умирает Ки-чжон. Почему не Ки-у, Чун-сок или Ки-тхэк, а именно Ки-чжон должна умереть?

Пон:

В процессе съемок мы много говорили об этом с актерами. Акт насилия посредством удара камнем выглядит жутко! В особенности потому, что второй удар снят длинным кадром. Это настолько ужасающе, что вызывает содрогание. После жестокого нападения на Ки-у Кын-сэ закалывает Ки-чжон, но она продолжает говорить: «Больно, перестань давить, так мне еще больнее». Казалось бы, Ки-чжон должна выжить, а Ки-у – умереть, но все оборачивается совершенно неожиданным образом. Не думаю, что смерть Ки-чжон была неизбежна. Это цена, которую должна заплатить семья, проявившаяся в самой страшной форме. Затем Ки-тхэк выбирает социальную смерть. Я рассматриваю уход Ки-тхэка в подвал как своего рода self punishment[86]. Возможно, сначала он, услышав полицейские сирены, бежал туда, где мог идеально скрыться, но ведь он мог выйти, когда дом пустовал или когда семья директора Пак съехала из особняка. Но я чувствую, что он остался там по своей воле. Полиция не оставалась в особняке на месяц или два, после сбора доказательств и снятия полицейской ленты дом пустовал, но он предпочел запереть себя. Мы объяснили это следующим образом: несмотря на то что семья Ки-тхэка не была совершенными злодеями и они не планировали ужасное преступление, в конце концов они все равно поступили неправильно. Директор Пак оказался жертвой, его семья очень сильно пострадала. Поэтому семье Ки-тхэка пришлось понести наказание, а расплата проявилась в самой ужасной и страшной форме. Поэтому должна была умереть Ки-чжон, а Ки-тхэк чувствовал на себе вину за произошедшее. Он пишет в письме: «Я часто пла́чу, думая о Ки-чжон». Кровь на руках Ки-тхэка была скорее не кровью директора Пак, но Ки-чжон. Тот бежит в подвал со слезами на глазах и несет это наказание. Им повезло, что они получили лишь условные сроки, но их главное наказание связано именно со смертью Ки-чжон.

Ли:

В «Паразитах» классовый конфликт представлен в двух пространствах, причем это сделано настолько мастерски, что я бы предложил начинающим кинематографистам использовать эту работу как учебное пособие для изучения художественной выразительности и работы с пространством. Возможно, кому-то вспомнится фильм «Служанка»[87]. Если представить, что особняк директора Пак – человеческий организм, то метафора, представленная в фильме, становится реальностью. Кын-сэ становится самым настоящим паразитом, ведь он живет на самом дне дома, а особняк даже не подозревает, что внутри него такое существо. А в конце, когда Кын-сэ выходит на свет, реакция людей подобна той, что возникает при обнаружении настоящего паразита: страх, отвращение, стремление уничтожить. «Паразиты» – совершенно безжалостный фильм. Именно эти детали максимально раскрывают основную идею картины.

Пон:

Именно по этой причине в момент, когда Кын-сэ выходит наружу, свет солнца самый ослепительный и яркий. Этот кадр был для меня наиболее значимым. Когда Кын-сэ выходит наружу с ножом в руках, лица людей обращены вперед, к тенту, к виновнику торжества, все хлопают в ладоши. В этот момент, хоть и ненадолго, Кын-сэ испытывает смущение из-за яркого света. Он провел так много времени под землей, поэтому кадр, где он с ножом в руке стоит под ослепительными лучами солнца, был просто необходим. Смущенный убийца, так сказать. Этот момент одновременно странный и печальный. А уже в следующем кадре вспыхивает неконтролируемая агрессия и начинается насилие. Помню, что во время съемок той сцены я испытывал очень необычные чувства.

Ли:

Вы очень