Андрей Сахаров - Степан Разин

В пятый день июня казаки проплыли мимо Красноярского городка, отняли у здешних людей государевых ружья, всякие военные припасы, здесь же взяли с собой шесть человек вожей, которые знали многие пути по протокам. После этого Разин приказал плыть к морю.

К ДРУЗЬЯМ НА ЯИК

Велика Россия, на многие тысячи верст раскинулась она от западного польско-литовского порубежья до Камня и далее, до Великого океана, от южных, астраханских учугов и калмыцких степей до Колы, Варзуги и Мезени. И человек в России словно иголка в сене. А все же укрыться негде. За каждым, даже последним голутвой-забулдыгой, следило недремлющее око государево — воеводы, подьячие, стрелецкие головы, всякие мастера сыскного дела. Слухом и ведомством полнилась русская земля, собиралась молва о каждом из людишек, и каждый оказывался как на ладони. Куда укрыться, как сгинуть?

Велика Россия, на тысячи верст раскинулась она, и не проехать, не пройти по ней из одного конца в другой, и все же по всем окраинам, даже по самым глухим углам, шла молва о необычных Стенькиных делах. Из города в город на конях и стругах везли о том грамоты государевы гонцы. А вслед за гонцами и обгоняя их невесть каким образом, летела по весям и градам молва о Стенькиных чудесах. Будто одним взмахом руки останавливает Стенька караваны насадов и от одного его голоса вспять бегут стрельцы, а люди каменеют от его грозного взгляда. Будто колдун и чародей он великий, а рядом с ним по вся дни сидит на лодке черный поп Феодосий, который заговаривает его от всяких напастей; ни пуля Стеньку не берет, ни сабля. И вовсе уж тихо, с большой оглядкой говорили люди, что заступается Стенька за простой народ, а богатин да купчин не жалует, а боярских людей как увидит, так тут же побивать велит.

Крестились простые люди по углам, вздыхали, иногда и плакали от умиления и радости: смилостивился всемогущий бог — вот и у них, «голых» и убогих, появился заступник и радетель. Ловили слухи про Стеньку, таили их про себя, передавали в верные руки.

Шла молва про великие Стенькины удачи по донским городкам. Ликовала голутва, похвалялись «голые» люди собраться многими силами и идти вдогонку за Разиным. И вот уже в Черкасске узнали, что казак Микишка Волоцкий, прибрав с собою сорок человек и больше, собирается выйти вслед за Стенькой на Волгу. А в Голубинском городке черкасский выходец Ивашка Мызников мыслит также уйти к Разину, и собрал он с собой человек же с сорок.

Шли эти вести из разных мест в Москву, а оттуда из Посольского приказа да из приказа Казанского дворца слали грозные грамоты великому Войску Донскому. Поминали про прежние грехи, наказывали послать немедля вслед за Разиным казаков из войска кого пригоже и уговаривать, чтобы Разин с товарищами от воровства отстали и людей великого государя, ЕЕ торговых людей, и иноземцев больше не грабили и не побивали, а со стрельцами, с калмыками и кумыцкими людьми раздоров не чинили и на себя государевой опалы не наводили.

Получал Корнила царские грамоты с укором, а сделать ничего не мог. Бурлил тихий Дон, из всех южных городов шли в Москву от воевод отписки, что множатся на Дону воровские люди на всякие злые дела и не может Войсковой круг остеречься от них или разрушить их сборы. Идут те люди десятками вслед за Разиным по Дону и по Волге, ищут его по протокам и во всяких других местах на Тереке и Яике, сбивают по дороге стрелецкие заставы, и нет на них никакой управы.

Пришла в движение вся голутва. Сидел смирно в Черкасске войсковой атаман, связанный по рукам и ногам окружающим бунташным людом, и мыслил лишь удержать в руках донскую столицу и не дать порушить Войсковой круг и вековую власть домовитого казачества. А что до указов царя — так не то теперь время, чтобы посылать отряды для переёму: что может сделать круг, если и царские воеводы не в силах совладать с забунтовавшими казаками?

А Разин шел мимо Астрахани на Яик… Еще в те дни, когда сидел он в Паншине городке и прибирал казаков в поход, пришел к нему тайно с Яика яицкий казак Федор Сукнин. Как узнали на Яике про Степанов предстоящий поход — неведомо, только пришел Сукнин в самый срок. С собой он принес письмо от яицких казаков; и писали с Яика люди Разину, чтобы шел он на Яик, не сомневался, брал бы под свою атаманову руку и город, и рыбные учуги, и соляные промыслы, что за богатыми торговыми людьми, и чтоб самих торговых людей разорил без остатка. «Сядем вместе в Яицком городке, — писали друзья с Яика, — а потом вместе же на море промышлять пойдем».

Сказал Разин о письме с Яика лишь самым верным людям и готовился к походу именно на Яик, а говорил больше все про Волгу да про Хвалынское море, прельщал кызылбашскими зипунами.

Но трудно было утаить тайну. То ли догадывались лазутчики о его мыслях, то ли кто из товарищей обмолвился где по пьяному делу — только уже с весны 1667 года появились в воеводских отписках вести про предстоящий Стенькин выход на Яик. Но точно никто ничего сказать не мог. Мутил Степан воду, туманил свои замыслы. А когда вышел на Волгу и стал на своем первом бугре, и вовсе про Яик позабыли. Но Степан твердо обещал через Сукнина: ждите, буду. Через пустынные калмыцкие степи пробирались всю весну с Дону на Яик и обратно тайные гонцы, шли по берегу моря, через воеводские города Астрахань, Черный Яр и Царицын, слали единомышленники друг другу вести, уславливались о будущем походе. Договаривался Степан не с прожиточными яицкими казаками, не со старшиной — государевыми слугами, а с такой же голутвой, какую собирал у себя на Дону. Прочная веревочка связала яицких голутвенных с Разиным.

Поначалу казалось, что речь шла об обыденном деле — вместе ударить по кызылбашским пределам, но все чаще и чаще поминали яицкие голутвенные люди про богатые животы своих торговых и промышленных людей, извещали о торговых караванах, наказывали про государеву казну. Договаривались загодя, а куда кривая вывезет — это дело другое. Главное — действовать заодин. И теперь, погуляв всласть по Волге, проверив крепость царицынских и черноярских стен, Степан бежал на Яик. Крепкими оказались стены волжских городов, да и со стрельцами Лопатина и Северова ему связываться было еще невмочь. Две тысячи — небольшая сила против двух регулярных полуполков, усиленных рейтарами. Об Астрахани и думать было нечего; подальше, подальше от ее пушек и от воевод Хилкова и других. Воеводы боевые, стрельцов в городе много. А отступать, возвращаться нельзя — зипунов еще вовсе не взято, до Персии далеко, и не с руки поворачивать назад, когда его молодцы только-только узнали свою силу, потешились над торговыми людьми да стрелецкими начальниками, погрозили Царицыну. Теперь только к своим людям на Яик, отсидеться у них осень и зиму, прибрать побольше людей, притихнуть вдали от воеводских рук, а потом по весне ударить на кызылбашей.