Памела Трэверс - Московская экскурсия

И все же, работая над переводом, не раз приходилось проверять не только точность собственной интерпретации, но и достоверность фактов, которые сообщает автор. Порой Трэверс сбивается и путает, например, может назвать Петропавловский собор «маленькой церковью», возможно, невольно сравнивая его с Исаакиевским собором или Казанским, или перенести Новгород... на Украину. Впрочем, учитывая то, что в посещении этого города ей было отказано, данное заблуждение можно объяснить и оправдать. И все же к чести автора необходимо отметить: в большинстве случаев мемуаристке удается избежать традиционной «развесистой клюквы».

Примером может служить забавный эпизод с подковами на столе российского императора. Оказавшись в Александровском дворце в Царском Селе, Трэверс отмечает поразившие ее детали обстановки: «В кабинете царя Николая гид, возмущенно вздернув голову, указала на ряд серебряных подков на письменном столе.

— Он был суеферный и нефезучий.

Бедняга, именно так и было. Впрочем, не удивительно: все подковы были повернуты неправильной стороной!» Я засомневалась: не переигрывает ли тут автор? Что это еще за подковы во дворце? Решила проверить и обратилась к сотрудникам музея. Буквально через пару дней получила обстоятельный ответ, цитирую эту справку как образец великолепной профессиональной работы и творческой поддержки: «Подковы действительно лежали на столе императора, но не на письменном. 1. В Мавританской уборной императора две подковы были прикреплены на стойке для тросточек и на задней стене. Еще в описи комнаты отмечены 6 железных подков. 2. В Гардеробной — „На столе у окна пять соединенных вместе подков из оксидированного железа — подношения офицеров Высшей кавалерийской школы“ (Фомин Н., Александровский дворец. 1935); однако на рабочих столах Николая II в Старом Рабочем и Новом Парадном кабинетах никаких подков не было»[62].

Этот небольшой эпизод оказался важной исторической деталью, а главное, подтвердил: Трэверс можно доверять, и если в тексте что-то непонятно — надо просто тщательнее искать разгадку. На эту работу ушло несколько лет, но зато как это увлекательно!

В записках Памелы Л. Трэверс можно найти следы переклички, возможно невольной, с другими мемуаристами. Так, в одном эпизоде Трэверс как бы вступает в заочную полемику с Бернардом Шоу, прославлявшим труд женщин, занимающихся тяжелой физической работой. Она отнюдь не разделяет подобных восторгов и, когда смотрит на киностудии кадры кинохроники: «...девушки-комсомолки с натугой толкают огромные вагонетки с углем (или железом, а может, свинцом) вверх по наклонному скату», не может сдержать возмущения: «Неужели это аллегория пути в рай?»

Или вот еще: самые почетные гости Страны Советов удостаивались чести лично встретиться с вождями революции — Лениным, Троцким, Сталиным. Памеле Л. Трэверс такая привилегия была не по чину, но она все-таки не преминула отметить, что тоже «видела» Сталина, пусть и мельком, пусть и не наверняка — в промчавшейся мимо машине. Сюжет этот явно отражает желание следовать «канону» мемуаров об СССР.

С образом вождя связан и еще один эпизод, изначально представлявшийся неразрешимой загадкой: собираясь на самостоятельную прогулку по Москве, Трэверс заявляет, что отправляется искать «Чингисхана». Как это понять? Откуда в Москве Чингисхан? Может быть, Памела Трэверс смотрела фильм Всеволода Пудовкина «Потомок Чингисхана» (1928)? Известно, что его показывали в Лондоне в 1930 году, причем с большим успехом. Что ж, вероятно, но недоказуемо. Долгое время этот фрагмент так и оставался без комментариев. Однако помогла неожиданная удача — командировка в Англию с визитом в Кембридж. Там в университетской библиотеке сохранились подшивки The New English Weekly с самой первой публикацией «Писем из России»[63]. Пролистывая старые журналы, я случайно наткнулась на крошечную рецензию, где — о чудо — упоминается Чингисхан![64] Оказывается, в 1932 году в Англии вышел перевод биографии Сталина — Essad-Bey Stalin, the Career of a Fanatic,1932, The Bodley Head. Автор, азербайджанско-немецкий писатель Лев Нуссимбаум, называет Сталина... новым Чингисханом. Если Трэверс и не читала саму книгу, то рецензию на нее читала наверняка. Причем накануне поездки. Так раскрылась еще одна загадка: вот с кем, оказывается, хотела встретиться Трэверс!

Но вот что важно: сколь бы скептически ни была настроена Памела Л. Трэверс, на протяжении всей поездки она не оставляет тайной надежды найти в увиденном ростки нового государства, черты нового человека, рожденного революцией. Временами кажется, что она почти готова обмануться, поверить в иллюзию, однако привычка трезво смотреть на вещи и анализировать то, что видишь, не позволяет ей этого.

Трэверс отмечает необыкновенный энтузиазм людей, с которыми она встречается, но не может найти ему рационального объяснения: «„У нас есть работа“. Работа! Мы на Западе считаем, что тепло и пища — воздаяние за труд, а здесь труд заменяет и то, и другое. Я начинаю понимать почему. В России иметь работу, рабочее место — это признак социальной значимости. Служить Государству — высочайшая моральная доблесть, Государство прекрасно сознает это и использует с максимальной для себя выгодой. <...> Новая Россия исповедует ту же доктрину лишений. Тем временем мир изнывает от изобилия».

Стойкость людей, с достоинством выносящих лишения, вызывает у писательницы уважение. «Сегодня гид рассказала мне, как одна туристка в конце поездки захотела подарить ей пару теплых чулок. „Представляете! Какое оскорбление!“ При этом девушка была так скудно и не по погоде одета! Но эти люди готовы терпеть всё. Уж не гордыня ли это? Какая разница! Мне эта девушка понравилась. Пусть она и путается в исторических фактах — зато как она нас ненавидит! И поделом».

В конце концов Памела Л. Трэверс приходит к выводу, что причина энтузиазма кроется в стремлении советских людей превратить коммунистическую доктрину в новую религию, фактически заменив одну веру на другую. Верить вопреки очевидному, подтасовывая факты или, скорее, отказываясь их замечать и учитывать. «Советы озабочены не столько атеизмом, сколько тем, как бы, свергнув одного Бога, превознести другого — Человека — и утвердить идеальный Рай здесь и сейчас, Небеса на земле, Ленин как икона и хор ангелов Коммунистической партии. Нет народа более исконно религиозного, чем русские, — просто ныне они обратили свою веру в новом направлении». Вспомним: на религиозный характер идей большевизма указывали многие — и Бернард Шоу, и Бертран Рассел.

Трэверс пытается понять, как, почему манипуляции большевиков массовым сознанием смогли изменить огромную страну. Ответ на свое недоумение она находит... в театре, где ее поражает умение аудитории отдаться иллюзии: «Сидя в русском театре, начинаешь понимать, как Советскому государству удалось довести страну до крайности: добавьте к природной склонности к актерству непрекращающуюся пропаганду и бесконечные плакаты, и вы сможете приручить человека к нынешнему режиму. Афиши, громкоговорители и личная склонность все превращать в театр способны убедить любого, что он играет ведущую роль в большевистском пышном спектакле и что без его участия вся сценическая конструкция Советской России обратится в руины. О, как это хитро придумано, как чертовски хитро! Ленин обнаружил, что медведи могут плясать, а Сталин догадался, как вдеть им в носы кольца, чтобы водить по улицам. Но не скрывается ли где-то там, за всей этой хитроумной эксплуатацией, желание самого медведя, чтобы его водили? Не по собственной ли воле люди выбрали тиранов, которые подыгрывают их самым глубоким инстинктам и освобождают от необходимости думать самостоятельно?»