Сергей Есин - Дневник 1984-96 годов

14 октября, Челябинск. Сначала о вчерашнем дне в ЦДЛ. Состоялись выборы первого секретаря. Процедура началась с партгруппы. Она продолжалась с 14 до 15, вел Карабасов, секретарь горкома, доктор наук, он мне понравился: все четко, ясно и определенно. Перед этим мне звонил Михалков, просил назвать, а потом и выкрикнуть двух человек — как он подчеркнул, любой политической ориентации, на порядочность которых можно было бы положиться, — кандидатов в счетную комиссию. Михалков намекнул, что при подсчете голосов бывало, дескать, разное. Боже мой, и это писатели! Я порекомендовал Скопа.

Кандидаты такие: в первом туре за Евтушенко — 55, за О. Михайлова и Славу Шугаева — по 15. Особо ощутим удар по Шугаеву. Сработали и моя фраза на парткоме: "Нам не нужно литературных лимитчиков", и его необеспокоенность литературой. За Михайлова были его опыт, война, а значит, кровь, работа на посту председателя ревкомиссии — он принимал в Союз всех так называемых "сорокалетних" и очень неплохо вел журнал "Литературная учеба".

Евтушенко был, как всегда, театрален. В его речи была масса приемов из американской выборной агитации. Он говорил, что будет добиваться, чтобы организовать некий пул из четырех первых секретарей. И назначил бы Ю. Черниченко, М. Шатрова, А. Приставкина и себя. Это, конечно, развязывало ему руки для поездок и прежней жизни. Он также рассчитывает, наверное, что вместе с этими кандидатами к нему придут и их голоса. Но всех это испугало: просматривается мафия, клан.

В половине первого я уже в Челябинске. В дороге написал пару абзацев. Города не видел. Чаепитие в Союзе с писателями, интервью Льву Александрову из "Челябинского рабочего", и встреча в библиотеке. Город какой-то большой, широкий, неясный. В центре запоминаются отдельные дома, а не улицы. Завтра уезжаем в Златоуст.

На встрече с писателями проводил свою обычную мысль о взаимозависимости жизни и планов, производства и культуры. Та же мысль и в моем выступлении.

На сцене любовался своими товарищами. Как все же интересны, остры и талантливы эти писатели из разных городов. Понравилась поэзия Лиды Григорьевой (Москва) и выступление, артистичное, чуть заискивающее, на публику Надежды Мирошниченко (Сыктывкар).

Вечером был в гостях, в цирковой гостинице у Ник. Ивановича Годины. Пили сухое вино. Година прочел свою новую книгу. Я опять удивился, как в этом городе, в этой неразберихе, в этой неустроенности он пишет стихи такого рода: философия и мысль. Квартиру ему, наверное, дадут очень нескоро. Это эпизод в статью.

Римму Д. почти не пустили в библиотеку в ее скромном платье с белым воротничком в полосочку: если вы так одеты, то можете пройти в пальто. А ведь она такая замечательная поэтесса.

Ах, Челябинск, Челябинск… В гостинице живу в номере с каким-то толкачом. Культура-а! Секретарь обкома по идеологии — инженер Химков.

Именно во время интервью для "Челябинского рабочего" выкристаллизовалось название: "Исполнитель".

15 октября. С утра — в Златоусте. Уже поселились в гостинице, осмотрели музей, часть города, побывали на встрече с читателями. Город лежит вокруг пруда, и его не так-то легко сразу объехать. Меня опять удивила стабильность стремления к мирному течению жизни. Хотя соборы и церкви разрушены в 1934 году, но кое-что чудом сохранилось. Сейчас остатки бережет общественность. Прошла выставка по истории города, и общественность пытается что-то спасти. Адреса указала эта выставка. В частности, отстаивают от "наездов" дом, который, возможно, дом Бланков, тех самых, ульяновских.

Интересный музей, но тесный. Мечи и сабли Амосова, каслинское литье, современный отдел. Здесь, в Златоусте, впервые появился восьмичасовой рабочий день в России. Это после 54-дневной забастовки в 1896 году. В музее 40 тысяч экспонатов в запасниках, в том числе полотна Левитана. Не кризис культуры — кризис жизни.

Завтра четыре выступления.

17 октября. Пишу уже в самолете. Рано утром — автобусом до Челябинска, где немножко погулял с Таней Набатниковой по центру. Видел памятник Пушкину Головницкого — прекрасный, романтизированный, чуть барочный, какой-то южный пра-Пушкин. Запомнился и прекрасный театр со смелыми и неожиданными вставками каслинского литья на фасаде.

С Таней пошли к ней в гости. Заспанный Володя, ее муж. Хорошо поговорили о Достоевском, о силовых центрах в его прозе.

Вчера день был очень тяжелый. Утром горком, где я все поменял и рассказывал о падении интереса к революционной тематике, об ответственности читателей и партийных работников за этот протест. Перед этим разговаривал с библиотекаршами. Довольно скучные, отсутствующие лица девушек-библиотекарей и библиотекари-асы, это уже мой возраст. Если мы потеряем и эту категорию интеллигенции — дело швах.

Днем, в перерыве, вместе с зав. отделом культуры горисполкома Виктором Алексеевичем Беловым смотрели выставку "Фотография на память". Ее снял местный уроженец Владимир Александрович Минаев, кинооператор. Снял бесплатно, за отпуск. А "историческую" часть подготовил преподаватель музыки, краевед Владимир Иванович Трусов. Выставка о гибели города, о том, как разрушаются народные ценности. Можно только представить силу гнева местных хозяйственников.

Не забыть бы Белова, его подвижничество. В "Челябинском рабочем" сегодня большое интервью со мной. Есть ошибки, но в целом довольно точно.

31 октября, суббота. Второй день я в Репино, под Ленинградом, а еще раньше на неделю сюда приехала Валя. Как всегда, в Москве мне некогда, хотя никаких особенно дел и нет и оглянешься — одна суета. Правда, за это время написал огромную, в 28 страниц, статью. Я давно собирался сделать это для "Правды", обещал, но вместо 7-10 страниц для партийного органа получилось больше печатного листа. Отдам в "Лит. Россию". Бегал свою обычную норму и купался в заливе. Купание заняло не больше 20–30 секунд, но удовольствие огромное. На кромочке, на прибое уже лежит снег.

После обеда приезжал Сакуров, с ним какой-то парнишка, Леша. Валя брала у него интервью. Очень интересные мысли Сакурова о неоправданной гордыне кино, и очень хорошо говорит об экранизациях — о том вреде, который кино наносит литературе.

Вчера я видел его фильм "Скорбное бесчувствие" (говорят, это медицинский термин). Целый ряд поразительных метафор. Мне было интересно.

С грустью я выслушал один из рассказов Сакурова о Бакланове. В последний момент Бакланов снял свою фамилию с "Разжалованного", оставив Сакурова один на один со студией. Аргументация: "Я не могу рисковать, когда, возможно, мне дадут Госпремию".