Николай Иванов - Воспоминания театрального антрепренера

На другой день я был удостоен милостивым разговором Николая Александровича, отзывавшегося о моей труппе крайне лестно.

— А вы сами кто? — спросил он меня.

— Купец.

— Чем же вы торгуете?

— Ничем. Я плачу гильдию для звания…

После аудиенции, я получил от великого князя в подарок триста рублей, будто бы за расходы по украшению ложи, и бриллиантовую булавку, а дочь моя Екатерина, в настоящее время играющая в провинции под фамилией Бельской, большую золотую брошь, украшенную опалами, изумрудами и бриллиантами…

В Самаре, когда она еще была уездным городом, служил у меня на ролях простаков юный, хорошенький, румяный актер Б., тогда только начинавший свою театральную деятельность. Нельзя было назвать его даровитым исполнителем, но и не возможно было отказать ему в способности к лицедействию; он был что называется полезностью: ролей не портил, но не в силах был и выдвигать их. Он отличался шаловливою натурою и однажды перед началом водевиля «Школьный учитель», в котором я играл учителя, а он одного из учеников, я случайно услыхал его разговор с товарищем. Он говорил, что пошутит сегодня со мной на сцене и сорвет с меня парик. Я приготовился к этому и заметил, что В. подкрадывается ко мне сзади, с очевидною целью привести в исполнение свою шутку. Только что он протянул руку к моей голове, как я неожиданно для него, схватил его за ухо и подверг школьному наказанию, но уже вовсе не театральным манером. Б. сильно разгневался за это и отомстил мне совершенно по-мальчишески, воткнув в мой стул булавку острием вверх. По окончании спектакля я сделал ему приличное случаю замечание; он на него обиделся и до конца сезона старался держаться в натянутых со мной отношениях.

Несколько лет спустя, он напросился на службу ко мне в Кострому, когда я там антрепренерствовал.

— А шалить со старшими привычку бросил? — спросил я его.

— Помилуйте, Николай Иванович, — скромно ответил он, — тогда я был совершенный мальчишка, а теперь…

— Взрослый?

— Как видите…

— А может быть у тебя теперь и шутки возмужалые? У тебя был всегда дурной характер…

— Теперь уж я не тот! — ответил он словами Горича из «Горе от ума»…

Я нехотя взял его, точно предчувствуя оправдание своих подозрений, и, по истечении небольшого времени, оказался правым в своем мнении.

В средине сезона, Б показывает мне письмо, полученное им из Петербурга от одного из многозначащих лиц при театральной дирекции, в котором намеками предлагались услуги к устройству его на казенную сцену, за что требовалось только для каких-то «необходимых мелких расходов» пятьсот рублей.

— Ну, и что же? — -спросил я его. — Пошлешь деньги?

— Послал бы, — ответил он печальным тоном, — да где их возьму? Разве вы мне одолжите?

— У меня, сам знаешь, свободной копейки нет…

— Бенефис мне можете дать…

— Да ведь ты недавно его брал?!

После этого разговора он отправился к костромскому губернатору Каменскому и, показав ему это письмо, просил ссудить его требуемой суммой под вексель, обещая выплатить весь долг немедленно по поступлении на казенную службу. Губернатор принял в нем деятельное участие и, призвав меня к себе, укорил за то, что я отказываюсь помочь ему устройством бенефиса.

— Ваше превосходительство, дав второй бенефис Б., я вынужден буду отказать в таковом другому, у которого не было ни одного, потому что все бенефисные дни у меня уже распределены.

— Ну, другому-то не так важны деньги, как ему… У него карьера, вся жизнь зависит от каких-нибудь пятисот рублей… так что я советую вам непременно устроить для него все зависящее от вас…

Делать было нечего — пришлось уделить один из дней для бенефиса Б., который состоялся при полном сборе, благодаря содействию местных властей, муссировавших благотворительность. По обычному условию, за вычетом вечеровых расходов, весь сбор поступает в дележ по равной части между антрепренером и бенефициантом, и подобная бенефисная система имеет в провинции особое название «половинки».

Б., не дождавшись окончания спектакля, когда мы должны были приступить к разделу, в одном из антрактов явился в кассу и выманил обманным образом у кассира весь сбор, с которым тотчас же и скрылся из Костромы. Об этом был составлен протокол, но так как обвиняемого на лицо не было, то и дело это кануло в лету.

— Вот, ваше превосходительство, ваш протеже как зарекомендовал себя! — сказал я Каменскому при первой же встрече, вскоре после этого происшествия.

— Ну, кто ж знал, что он такой пройдоха! — разочарованно произнес губернатор. — Я думал, что и в самом деле у него имеется в виду нечто положительное, вечный кусок хлеба… В чужую душу не влезешь, в особенности же в актерскую…

После этого прошло много лет. О Б. я слышал, что из Костромы он явился в Петербург и с помощью «благодарности» пристроился на казенную сцену…

Я не думал, чтобы после костромской истории он не постеснялся встретиться со мной; по простоте своей я предполагал, что, завидя меня, он сочтет за лучшее перебежать на другую сторону, но… он оказался не из таковых…

Очень смело и развязно отъявляется он ко мне в Тверь, когда я хозяйничал в местном театре, и гордо рекомендует себя «артистом Петербургских театров».

— Что вам от меня угодно? — сухо спросил его я.

— Сейчас я свободен — дайте мне прогастролировать у вас… Мои условия самые удобные: девять спектаклей играю я даром, а с десятого, названного моим бенефисом, сбор поступает всецело, без каких бы то ни было вычетов, мне…

— У меня труппа полна, дела идут хорошо, так что в гастролерах я не нуждаюсь…

— Но в каких гастролерах?! — важно воскликнул Б. — Ведь я не какой-нибудь, я артист и т.д.

— Вы не тот артист, который добывает себе лестное звание артиста казенной сцены упорным трудом и признанным талантом, — ответил я ему резко, — а тот, который пробивает себе дорогу крайнею развязностью…

Б. не дослушал меня и поехал к губернатору, к которому имел несколько рекомендательных писем. Губернатор призывает меня к себе и говорит, что ему было бы желательно видеть у меня на сцене Б. Я передал ему причины, по которым всякие отношения с Б. были для меня немыслимы.

— Но он так добивается этих гастролей в Твери и за него так убедительно просят, что я пообещал ему непременно уговорить вас сойтись с ним и согласиться на его, кажется, необременительные условия.

Но мне лично он крайне антипатичен и его услугами, даже бесплатными, мне воспользоваться нежелательно.

— Я понимаю вас, — сказал губернатор, — но поборите в себе враждебное чувство и дайте ему сыграть, этим вы обяжете меня.