Семь эпох Анатолия Александрова - Александр Анатольевич Цыганов

станет в августе. А возглавит внушавшее страх ведомств только в ноябре, после чего без меры раскрутившееся колесо репрессий начнёт замедлять свой ход и «социалистическая законность» начнёт восстанавливаться.

А пока на дворе натуральная охота на ведьм. В том же июне 1938‐го, например, арестовывают будущего главного конструктора советских космических кораблей Сергея Королёва. Дело, густо замешанное на взаимных доносах. У начала его, по наезженной схеме, «честный инженер» А.Г. Костиков, который пишет письмо «наверх» с выражением беспокойства неправильной, по его мнению, организацией работ и медленными темпами выполнения задач. Результат: двое расстреляны, дюжина посажены, уцелевшие до конца жизни помнят, как топили друг друга в надежде спасти себя.

Та ещё добрая память…

Вот в это самое время появляется статья в «Ленинградской правде», органе горкома и обкома КПСС. То есть это голос первого секретаря обкома Андрея Жданова, одного из ближайших соратников Сталина. И вот в газете, где без одобрения, а то и прямой команды Жданова ни одна буква не печатается, появляется статья очередного «честного инженера», некоего А. Моисеева. Под заголовком «Чистая физика и реальная жизнь» автор обвиняет директора физтеха А.Ф. Иоффе в том, что, дескать, в институте наука отрывается от техники, от задач народного хозяйства, от требований жизни. Теоретизируют, мол, товарищи учёные, в то время как задачи пятилетки требуют…

И так далее.

Голос обкома, напомню. Обком – второй в стране. Первый секретарь обкома, глава города и области – в ближайшей обойме Сталина. Ленинград живёт в условиях перманентных репрессий с момента убийства Кирова в 1934 году.

И в учёном мире все прекрасно помнят про недавнее совершенно нелепое, из пальца высосанное «Пулковское дело». И про сильно помятых в нём физтеховцев Всеволода Фредерикса, Петра Лукирского, Юрия Круткова – тоже. Хоть П.И. Лукирский по ходатайству А.Ф. Иоффе и О.Ю. Шмидта был освобождён в 1942 году, а в 1946 году стал даже академиком, как был освобождён и Ю.А. Крутков, внёсший затем важный вклад в будущий атомный проект своими расчётами ускорителей, – про 19 расстрелянных по этому делу учёных научный мир, естественно, помнил.

В самом ЛФТИ за время репрессий пострадали более 40 человек. Не менее тринадцати учёных физтеха погибли, в основном были расстреляны.

Среди них оказался выдающийся физик-теоретик Матвей Бронштейн, известный своими работами в области астрофизики, космологии, релятивистской квантовой теории и теории гравитации и попавший, похоже, просто в списки по расстрельным квотам обкомов, в данном случае Ленинградского.

Арестован и расстрелян за абсурдное «намерение изготовить бомбу для совершения теракта над Сталиным» заведующий лабораторией ФТИ Александр Константинов, автор изобретения передающей телевизионной трубки с накоплением зарядов.

Под подозрение и в активную разработку НКВД как члены контрреволюционных антисоветских организаций попали будущие нобелевские лауреаты Николай Семёнов и Лев Ландау; выдающийся теоретик, воспитавший целое поколение советских физиков, Яков Френкель и многие, слишком многие другие…

И что?

И встаёт Анатолий Петрович Александров. Никакой ещё не «ядерный физик», не «отец атомного подводного флота». Даже ещё не «тот, кто полностью обеспечил безопасность советского флота от магнитных мин» в годы Великой Отечественной войны.

Словом, пока ещё никакой не авторитет (и – о чём никто не знает, но он-то сам помнит!), с тщательно скрываемым прошлым участия в боях против красных.

И вот этот человек встаёт и на протяжении получаса аргументированно разносит в пух и прах положения гнусной статейки. Он безусловно доказывает, что «прикладная тематика, которая ведётся институтом, исходит главным образом от Абрама Фёдоровича, а не от кого-нибудь другого».

М.П. Бронштейн.

Из открытых источников

И за Александровым идёт коллектив. Коллектив учёных, не защищённых от произвола властей ни званиями, ни заслугами, ни признанием коллег. И как знать, скольким коллегам спасло жизнь его мужественное выступление, заставившее партийно-энкавэдэшное начальство «свернуть дело».

Надо сказать, впрочем, что «органы» отнюдь не оставили без своего внимания и надзора ни Анатолия Александрова, ни его лабораторию, ни её сотрудников. Так, например, в конце 1930‐х годов они вышли на одного из таких людей – Бориса Гаева. С просьбою удовлетворить их естественное желание проследить, всё ли делается правильно, не обманывает ли кто из учёных единственное в мире рабоче-крестьянское государство, зазря получая от него зарплату. И вот, по рассказу самого Анатолия Александрова, переданного автору этих строк его сыном Петром Анатольевичем, выходец из Научно-исследовательского минно-торпедного института ВМФ Гаев ответил на просьбу записывать, кто что говорит, и сообщать о том вопросом… сколько ему будут за это платить.

Оцепеневшие от такой наглости «синие фуражки» только и смогли пролепетать, что это работа бесплатная и каждый патриот должен её делать. Но Гаев отрезал, что он человек чрезвычайно занятой и общественной работой ему заниматься чудовищно некогда. Или платите, или я пошёл. И пошёл. И больше его в «Большой дом» на Литейном, 4 уже не вызывали. Гаев же дорос до поста заместителя директора ЛФТИ в 1957–1970 годах, стал лауреатом двух Сталинских и Ленинской премии за работы в области промышленного разделения изотопов для термоядерного оружия.

И так бывало.

Ещё одна подобная попытка была предпринята в 1946 году в отношении Вадима Регеля, студента, затем аспиранта и, наконец, ценимого Анатолием Петровичем научного сотрудника лаборатории АП. Вызвали в «Большой дом», предложили сотрудничать, попросили никому ничего не говорить.

Регель, однако, всё выложил своему шефу. Тот, недолго подумав, предложил следующий образ действий. Точно предсказав, что наиболее близкому к нему в то время ученику предложат писать доносы на него, он тут же позвонил на завод «Красный выборжец» и договорился о совещании там назавтра для обсуждения проблемы изготовления термодиффузионной колонны.

Во время беседы с вызвавшим его чекистом Вадим Регель на вопрос, не говорил ли он кому-либо, что поедет в МГБ, наивно ответил, что вынужден был рассказать об этом своему начальнику. А иначе никак нельзя было – ведь они должны были вместе быть сегодня к 11 часам на совещании на заводе «Красный выборжец», и шеф решил, что они вместе поедут на его машине. А уж коли у Вадима есть дела в родном МГБ, то он-де, Анатолий Петрович Александров, подождёт его внизу у бюро пропусков в машине, чтобы не опоздать на завод.

В.Р. Регель.

Из открытых источников

А.П. Александров и Б.А. Гаев в лаборатории ЛФТИ. Апрель 1939 г. Архив НИЦ «Курчатовский институт»

Обескураженный таким приёмом буквально на скаку, чекист мог только, по словам В.Р. Регеля, «пристально, почти гипнотизируя», осмотреть так и не завербованного в сексоты учёного и довести его до выхода из своего мрачного учреждения. И