Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

через реку Челбасы. По ней не уйти от красных. А позади, у станицы Дмитриевской, остались отрезанные 4-я дивизия и другие мелкие части со штабом корпуса. Моя мысль работает молниеносно.

– По переднему уступу… карьером! – бросаю я своему станичнику, штаб-трубачу Василию Диденко.

И запела труба в пространство снежной степи: «Стремглав, друзья, постройтеся, чтоб фронтом идти на врага-а!»

Повернув головную сотню фронтом против красных, остановил ее. Остальные сотни, несясь с быстротой молнии, так как вся картина каждому казаку была как на ладони, пристраивались левее головной, образуя густую резервную колонну полка. Пулеметная команда, взяв лошадей в кнуты, неслась вслед.

– Взять позицию правее полка! – кричу я есаулу Сапунову, скакавшему впереди своей команды.

На белой прыткой лошаденке, в большой белой косматой папахе, крупный телом Сапунов, пригнувшись к луке с хищным видом, повернул коня направо, доскакал до бурьянов, круто остановился, повернул свою лошадь кругом и, став лицом к своим пулеметам, сложенной вдвое плетью бросил руку направо и налево, чем указал развернутый строй всем своим 22 пулеметам.

Пулеметные линейки веером бросились вправо таким аллюром, как скачет во все лошадиные силы пожарная команда.

Рассыпав и установив пулеметные линейки на позицию, Сапунов рванулся вперед, стал позади линеек, бросая резкие взгляды на каждую, подчиняя казаков своему неуклонному наблюдению. Все это было сделано им очень быстро и сноровисто, как в кинематографе.

– До моего приказания огонь не открывать! – крикнул ему.

А он, службист, в этот жуткий момент, вместо воинского ответа, только кивнул мне, чем сказал, дескать: «Знаю и без тебя!» Мне это понравилось.

Красные, увидев образовавшийся строй казаков фронтом против них, блеснули шашками и густой ватагой, без строя, перешли в атаку. Их было гораздо больше, чем нас. Мне стало страшно. Своей численностью они могут смять полк.

Как всегда перед боем, холодная капля страха зародилась у меня у шейного позвонка, тихо катилась по позвоночнику и, достигнув седалищного нерва, там растворилась; и мне, так же как всегда, стало абсолютно не страшно.

Кроме того, я надеялся на полк, на его сбитость, на стойких командиров сотен, на послушание казаков и на свою пулеметную команду в 22 огненные силы.

Полк стоял молча. Командиры сотен бросали иногда взгляды на меня и на несущуюся на нас конницу красных, как бы спрашивая: «Чего же мы стоим?»

Молча проехав перед строем, остановился на правом фланге полка. И когда красные передними всадниками приблизились на 500–600 шагов, я взмахом руки Сапунову открыл по ним огонь. И застрекотали, заклокотали, зашипели все 22 полковых пулемета, и легким сизым дымком заиндивелась линия огня.

Сапунов скачет вдоль линии своих линеек, что-то кричит, и от его крика пулеметы еще более слились в сплошную бурю развернувшейся грозы огня.

А полк стоит и смотрит – как смешались первые ряды красных, как свалилось несколько коней и как они, повернув своих лошадей кругом, потоком хлынули назад. Широким наметом с места полк бросился вперед, в преследование. Правофланговая сотня, брошенная в карьер, на ходу разворачивалась в двухшереножный строй. Полк же скакал в резервной колонне.

По той же балке, во все свои лошадиные силы, неслась красная конница назад по знакомому ей пути на север, к станице Дмитриевской. Боевая обстановка была совершенно неизвестна мне – где находились 4-я дивизия, партизанские отряды, пластуны, гренадеры и штаб корпуса и где были главные силы красных? В чьих руках станица Дмитриевская?

Вот почему, чтобы не попасть в неприятную случайность, я держал полк «в кулаке», в резервной колонне. Кроме того, по опыту убедился, что Гражданской войне разрозненный конный строй мало полезен, как и не устоит при неожиданностях.

Еще одно замечено при стычках конницы: сбитая сторона, будь то белые или красные, успевает ускользнуть от рукопашной схватки «на шашки». Причина этому – чувство страха седока, которое передается лошади, и лошадь скачет во все свои силы. Тогда как настигающая сторона психологически не так активна, ожидает неожиданностей и склонна к осторожности. В данном случае воинственный актив был на стороне красных. Мы ведь отступили «от Воронежа» и держались «на ниточке перед падением в Черное море». Тогда как у красных был полный победный марш. Кроме того, меня удивило следующее: когда дивизия скакала с полковником Кравченко для опережения красных, последние шли вперед, на юг, с непонятной мне уверенностью. И вот только потом, из бюллетеня штаба корпуса номер 7-й, выяснилась тогдашняя боевая обстановка:

«Шедший в левой колонне 4-й Линейный полк был сбит полком красной конницы и бежал, оставив два орудия и пулеметы; причем – много казаков рассеялось. Поведение Линейцев затруднило работу остальных частей.

Доблестные Лабинцы, совместно с отрядом есаула Польского, отбили конницу противника к станице Ильинской. В то время Кавказцы под командой полковника Хоранова овладели станицей Дмитриевской, захватив одно тяжелое орудие и одно легкое. Окончательному разгрому противника помешало недостойное поведение Линейцев».

Этого я тогда не знал. Но должен подчеркнуть – в этой конной контратаке Партизанского отряда есаула Польского не было. Кроме того, два полка, прибывшие в станицу Кавказскую – 4-й Лабинский и 4-й Линейный, – были столь малого боевого состава, что «о полковой их силе» не стоило бы и думать – каждый из них был до 150 шашек. И конечно – красные, своей массой, легко сбили Линейцев, сформированных из старых казаков. Командиром их был полковник И.И. Тарарыкин, о чем он сам сказал мне при встрече в Нью-Йорке, «в воспоминаниях о былом».

И вот вся эта масса конницы «белых и красных» до 2000 шашек потоком неслась по балке на север – красные уходили, а Лабинцы настигали. В такой безудержной скачке полк прошел около 10 верст до самой Дмитриевской уже со спустившейся ночной темнотой и остановился у западной окраины ее. Красная конница скрылась к станице Ильинской.

Головная сотня захватила несколько конных красноармейцев «живьем».

– Кто вы? – спрашиваю.

– Кубанские казаки Линейного полка, попавшие в плен к красным под Купянском, они поставили нас в строй, – ответили они.

Я им не поверил. Во-первых, под Купянском не было ни 1-го, ни 2-го Линейных полков, а во-вторых, хотя они и были в небольших черных казачьих шапчонках и на казачьих седлах, но лица их были типичные «мужичьи» наших кубанских иногородних. Все они в мужичьих тужурках, в обыкновенных черных штанах, в сапогах. Лошади их худо-ваты, но жилистые и бойкие.

Я не мстительный и не злой. На красноармейцев смотрел как на несчастных и обманутых людей. Следил, чтобы все мои подчиненные, и офицеры, и казаки, с пленными обращались хорошо и никаких насилий над ними не