Земляки - Павел Александрович Гельбак

доступного, на первый взгляд, но на самом деле призрачного и неверного. Поднять мятеж нетрудно, подписать приказ и того проще…

— Поймите же, промедление смерти подобно.

— Как? — притворно удивился Муравьев, — вы заимствуете терминологию у большевиков.

— Какое это имеет значение. Удивляюсь, как вы, человек военный, проявляете такую нерешительность.

— Осмотрительность, Борис, осторожность. Не хотел я вам говорить, но вынужден огорчить. Сегодня мой фронт еще не готов к мятежу. Меня беспокоит Первая армия. Тухачевскому удалось провести мобилизацию офицеров. Теперь у него три дивизии.

— На бумаге!

Вместо ответа главком достал из папки телеграмму, в которой Тухачевский сообщал об освобождении его войсками Сызрани и план развития наступления на Самару.

— Это же катастрофа, этого нельзя допустить!

— Кто мог предположить, что этот молодой подпоручик окажется таким прытким. Некоторые меры я принял, но сразу ноги ему не переломаешь. Чтобы остановить наступление армии, нужно время.

— Важно было одновременное выступление в Москве, на фронте, в ряде других городов.

— В детстве я очень любил ходить с отцом на охоту, а с матерью — в театр. И очень огорчался, что не мог этого делать одновременно.

2

Варейкис проснулся внезапно. Ему снилась Эляна. Он вдыхал аромат ее волос, видел ее глаза с расширенными зрачками, полураскрытые губы. Иосиф Михайлович продолжал лежать неподвижно, стараясь преодолеть охватившее его томление.

Сквозь ставни пробились солнечные лучи, уперлись в неубранную после ужина посуду на столе. С этими лучами ворвалась в комнату сама жизнь: заботы наступившего дня, беспокойство, рожденное телеграммами, полученными вчера из Москвы.

Не став даже завтракать, Варейкис отправился на пристань. Речники работали день и ночь, выполняя заказ Первой армии. К отправке были готовы четыре парохода и шесть барж. Заканчивалось комплектование команд.

К пристани Иосиф Михайлович шел по улицам, от названия которых веяло прошлым: Дворянская, Панская, Шатальная, Всесвятская. Нет, не так они должны называться в городе, который дал миру Ленина. Пусть в их названиях живут имена людей, посвятивших жизнь революции, борьбе за народное счастье: Маркса, Энгельса, Ульянова, Марата, Робеспьера, Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Радищева, Рылеева…

Время ли думать о переименовании улиц, когда вчера на местном телеграфе приняли из Москвы несколько телеграмм, подписанных ЦК левых эсеров, полных злобной клеветы на Советское правительство, на большевиков, пришло сообщение об аресте Дзержинского и Смидовича… Саша Швер правильно решил ничего не давать в «Известия» об этих телеграммах, подождать, пока прояснится положение. Свернув в сторону, Варейкис зашел на телеграф. Дежурный, узнав его, проводил в аппаратную. Длинные белые полоски разрывали и наклеивали на бланк.

Варейкис взял в руки еще липкие бланки.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ

О ЛЕВОЭСЕРОВСКОМ МЯТЕЖЕ И ОБ УБИЙСТВЕ ГЕРМАНСКОГО ПОСЛАННИКА МИРБАХА

Сегодня, 6 июля, около 3 час. дня, двое (негодяев) агентов русско-англо-французского империализма проникли к германскому послу Мирбаху, подделав подпись т. Дзержинского под фальшивым удостоверением, и под прикрытием этого документа убили бомбой графа Мирбаха. Один из негодяев, выполнявших это провокационное дело, давно уже и многократно связывавшееся в советской печати с заговором русских монархистов и контрреволюционеров, по имеющимся сведениям, — левый эсер, член комиссии Дзержинского, изменнически перешедший от службы Советской власти к службе людям, желающим втянуть Россию в войну и этим обеспечить восстановление власти помещиков и капиталистов, либо подобно Скоропадскому, либо подобно самарским и сибирским белогвардейцам.

Россия  т е п е р ь  по вине негодяев левоэсерства, давших себя увлечь на путь Савинковых и компании, на  в о л о с о к  от войны.

В Германии самая сильная партия, военная партия, давно ищет повода для наступления на Петроград, Москву и Царицын. Теперь повод для этой партии есть такой, лучше коего нельзя было ей и желать.

На первые же шаги Советской власти в Москве, предпринятые для захвата убийцы и его сообщника, левые эсеры ответили началом восстания против Советской власти. Они захватили на время комиссариат Дзержинского, арестовали его председателя Дзержинского и члена комитета Лациса, виднейших членов Российской Коммунистической партии (большевиков).

Левые эсеры захватили затем телефонную станцию и начали ряд военных действий, заняв вооруженными силами небольшую часть Москвы и начав аресты советских автомобилей.

Советской властью задержаны как заложники все бывшие в Большом театре делегаты V съезда Советов из партии левых эсеров, а равно приняты все меры для немедленного военного подавления и ликвидации мятежа новых слуг белогвардейских замыслов и скоропадчины.

Все, кто понимает безумие и преступность вовлечения России теперь в войну, поддерживают Советскую власть. В быстрой ликвидации мятежа нет ни тени сомнения.

В с е  н а  с в о и  п о с т ы! В с е  к  о р у ж и ю!

Д о л о й  с л у г  б е л о й  г в а р д и и  и  С к о р о п а д с к о г о!»

Перечитав несколько раз Правительственное сообщение, Варейкис попросил срочно доставить копии телеграмм в губисполком, в Симбирский комитет партии, чека и редакцию газеты.

«В быстрой ликвидации мятежа нет ни тени сомнения», — повторил Иосиф Михайлович запомнившуюся строку из сообщения.

Обстановка наконец прояснилась. Враг сбросил маску. Видя его в лицо, легче бороться. О содержании телеграммы надо немедленно поставить в известность Тухачевского. Муравьев — левый эсер. Он может скрыть от войск фронта Правительственное сообщение.

Возле гимназии, где учился Владимир Ильич, Варейкис остановился, вслух произнес: «Ни тени сомнения». Подошел знакомый педагог:

— Вы мне что-то сказали? — спросил он.

— Здесь, именно здесь, — запальчиво он сказал учителю, словно тот с ним спорил. — Мы поставим памятник Карлу Марксу, первейшему учителю Ульянова-Ленина. А? — не дождавшись ответа от случайного собеседника, уверенно добавил: — Не сомневайтесь: здесь будет стоять первый памятник, поставленный Советской властью.

— Скажите, Иосиф Михайлович, что происходит в Москве, в городе распространяются слухи, — спросил педагог.

— Слухи? Не верьте слухам. В Москве все будет в порядке. В этом тоже можете не сомневаться.

На пристани речники встретили Иосифа Михайловича все тем же вопросом о Москве, который не давал в эту ночь покоя людям во многих городах России. Варейкис пересказал Правительственное сообщение, призвал рабочих к бдительности, напомнил, что победа зависит от каждого, кто верен Советской власти.

— Правительство призывает, — воскликнул Варейкис: — Все на свои посты! Все к оружию! Вот оно, ваше грозное оружие, — указал на стоящие у причалов пароходы и баржи. — Вы выполнили заказ армии, внесли свою лепту в разгром врага, земной поклон вам за это.

— Это же, товарищ Варейкис, не крейсера и не эсминцы, — с грустью сказал старый мастеровой. — На таких не очень повоюешь!

— И за них вам скажет спасибо командарм Тухачевский.

Варейкис знал, что командарм в своих планах освобождения Самары большой расчет строил именно на этих «транспортных средствах». Направление главного удара на город командарм определил по Волге, откуда меньше всего ждали его белочехи и контрреволюционные войска. Небольшой флотилией, созданной симбирскими рабочими, Тухачевский