Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения - Брезгам Галинакс

Папа в домашнем платье и в мягких сафьяновых туфлях лежал поперек кровати на небрежно скомканном, драгоценном бархатном покрывале.

– А, Бенвенуто! Принес мою чашу? Или опять явился ко мне с глупыми отговорками? – желчно произнес он, покряхтывая и прикладывая к глазам какие-то примочки.

Бенвенуто подошел к нему, встал на колени и поцеловал папскую туфлю.

– Ваше Святейшество, – сказал он, поднявшись, – Мы договаривались с вами, что вы заплатите мне за чашу восемьсот монет, частью в счет уплаты за мой труд и частью для покупки золота, потребного для окончания работы. Но до сих пор я ничего не получил от Вашего Святейшества; если я и тружусь над чашей, то исключительно из уважения к вам и на собственные средства.

– Подай мне твою работу! Закончена она или нет? – грубо перебил его Папа.

– Ваше Святейшество! Я никогда не окончу ее, если вы не дадите для этого денег. И так я сильно потратился на изготовление вашей чаши, – не говорю уже о том, сколько свободного времени посвятил ей. Однако больше у меня нет ни времени, ни средств для окончания этой работы.

– Посажу я тебе на галеру, так, глядишь, найдется у тебя время закончить работу! – злобно сказал Папа.

– Ваше Святейшество, когда я совершу преступление, заслуживающее галеры, вы меня туда, пожалуй, и отправите, а пока галеры вашей я не боюсь, – отвечал Бенвенуто еще тихим голосом, но все более распаляясь. – Кроме того, я объявляю вам, что вина за нарушение сроков окончания работы лежит на Вашем Святейшестве. И не присылайте больше за мной: отныне я ходить сюда не стану, разве если велите своим гвардейцам силком притащить меня.

Лицо Папы передернулось от злости, и он закричал:

– Праведный Боже! Я тебе говорю, тебе, который взял себе за правило не обращать ни на кого внимания, – если бы не мой сан, не болезнь и не уважение к людям, я бы тебя вышвырнул из окна, чтобы не видеть более твоей наглой физиономии!

– Весь мир не заставит меня доделать вашу чашу! – выпалил Бенвенуто и, резко повернувшись, пошел к дверям.

– Так у тебя отберут ее недоделанную! – крикнул ему Папа.

– Посмотрим, – процедил Бенвенуто, не оборотившись.

…Дома он разогнал всех своих подмастерьев, выпроводил молоденькую служанку, нанятую вместо Фаустины, и забаррикадировал дверь и все окна, кроме одного, на втором этаже. После чего, вооружившись пищалью, уселся у этого окна, открыл его и стал ждать непрошеных гостей.

Они явились скоро, но почему-то вместо гвардейцев Папа прислал десяток своих слуг, вооруженных, чем попало, а возглавлял их ненавидевший Бенвенуто секретарь Его Святейшества.

– Ага, этот нахал здесь! – сказал он, увидев Бенвенуто. – Ну, с Богом, ребята! Ломайте дверь, входите в дом и найдете чашу, принадлежащую Его Святейшеству. А этого смутьяна поколотите палками, как следует, выбейте из него наглость!

Бенвенуто зажег фитиль, высунул дуло пищали в окно и громко вскричал:

– Христопродавцы! Негодяи! Мерзавцы! Никто из вас, воры вы эдакие, пусть не осмелится подходить к этой двери, иначе будет убит моей пищалью!

– Сам ты негодяй! – в ответ ему прокричал секретарь Папы. – Еретик! Турок! Осмелился пререкаться с Его Святейшеством! Да мы тебя за это отделаем так, что мать родная не узнает!

– Я – еретик? Я – честный и верный христианин, всем это известно! Я глубоко почитаю нашу Церковь и Святейшего Папу, но он же хотел надуть меня, мошенник! А ты, предатель, рад воспользоваться случаем и расквитаться со мной? Не выйдет! Разбойник, подстрекатель, я тебя первого уничтожу! – Бенвенуто приготовился выстрелить в секретаря.

– Ах ты, Господи! – воскликнул тот, прячась за спины слуг. – Этот полоумный убьет меня!

– Всех положу на месте! – грозно подтвердил Бенвенуто, прицеливаясь.

– Спасайтесь, ребята! Видно, смерть наша пришла! – в ужасе завопили слуги и, побросав свое нехитрое вооружение, разбежались в разные стороны. Секретарь Папы исчез вместе с ними.

Бенвенуто еще долго сидел у своего окна, однако больше никто не пытался штурмовать дом.

…Вечером пришел Франческо, оживленный и радостный.

– Ну, наделал ты переполоха у Его Святейшества! – с хохотом сообщил он, едва войдя. – Примчался папский секретарь, весь в мыле, с выпученными глазами, и рассказал, что ты чуть не перестрелял всех слуг, посланных забрать у тебя чашу, и что сам он едва унес ноги. Тут как раз были кардиналы; они стали возмущаться и требовать, чтобы тебя посадили в тюрьму. А Папа говорит им: «Я могу заставить дрожать полсвета, могу свергать и ставить королей, создавать новые государства и разрушать старые, собирать и рассеивать народы, но я ничего не могу сделать с этим проклятым Бенвенуто! Нет такой тюрьмы, которая удержала бы его; рано или поздно он отомстит мне за обиды: убьет, а еще хуже, даст пощечину, – он мастак на пощечины-то! – и все мое величие рассыплется прахом. Нет уж, пусть себе перебесится, и продолжает работать на меня. Так оно и полезнее, и безопаснее».

Понял, брат? – Франческо толкнул Бенвенуто в бок. – Мне думается, Папа тебе тайно благоволит. Да и его Карлотта тебе симпатизирует; я слыхал, что она просила за тебя. Так что работай спокойно, никто тебя не тронет. Приказано лишь не пускать тебя во дворец до особого распоряжения Его Святейшества.

– Да продлит Господь его дни! – перекрестился Бенвенуто. – Не пускают во дворец – это ерунда! Я найду способ умаслить Папу: закончу эту злополучную чашу, а еще изготовлю для него медаль, о которой он просил. На одной стороне изображу его профиль, а на другой – Справедливость в виде прекраснейшей женщины, которой придам черты Карлотты; по кругу же медали пущу подходящую латинскую надпись. Папе это понравится.

– То, что ты делаешь, не может не нравиться, – сказал Франческо и погрустнел. – Тебе-то хорошо: о тебе везде трубят, все тебя знают. А я вот так и не добился славы, и добьюсь ли, одному Богу известно.

– Просто у тебя не было пока возможности прославиться. Я уверен, что рано или поздно твое имя прогремит на весь мир, – Бенвенуто ободряюще пожал ему руку.

– Твоими бы устами, да мед пить. Ладно, давай, что ли, поедим и выпьем. Я прямо с дежурства, могу съесть целого барана и выпить бочку вина. Ого, слышал, какие рулады выводит мое брюхо? Поторапливайся, а не то я умру от голода и жажды, и тебя обвинят еще и в убийстве папского гвардейца!

Суд Камбиса («Сдирание кожи с неправедного судьи»). Художник Герард Давид.

* * *

– Слушайте, жители Рима! Слушайте, жители Рима! – заунывно тянул глашатай, ехавший