В Ставке Верховного главнокомандующего. Воспоминания адмирала. 1914–1918 - Александр Дмитриевич Бубнов

В результате этих преобразований в устройстве Ставки общее число входивших в ее состав чинов временами достигало 300 человек.

После ухода великого князя почти весь личный состав его штаба был сменен. Начальник штаба генерал Янушкевич уехал вместе с ним на Кавказ, а из шести начальников управления штаба на своем месте остался один лишь дежурный генерал П.К. Кондзеровский. Почти всех офицеров управлений генерал-квартирмейстера и военных сообщений отправили на фронт, и в Ставке осталось нас, бывших членов штаба великого князя, всего каких-нибудь десять человек.

Даже иностранные военные представители, с которыми великий князь был в личных дружеских отношениях и которые его глубоко почитали, были заменены другими: вместо маркиза де Ла Гиша начальником французской военной миссии назначили генерала Жанэна, того самого, который впоследствии в Сибири способствовал выдаче верховного правителя адмирала Колчака большевикам, а сэра Хембери Вильямса заменил шеф английской миссии адмирал Филимор.

Это радикальное изменение личного состава штаба Верховного главнокомандующего производило впечатление разгона предполагаемого в Ставке «крамольного гнезда» и еще больше подтвердило враждебность и неоправданную подозрительность престола по отношению к великому князю и его сотрудникам.

* * *

Новый личный состав штаба Верховного главнокомандующего внес в жизнь Ставки совсем иную атмосферу и идеологию. Роль нового начальника штаба генерала Алексеева разительно отличалась от роли его предшественника генерала Янушкевича, ибо фактически он – генерал Алексеев, – а не император Николай II, исполнял функции Верховного командования.

Генерал Алексеев был, бесспорно, лучшим знатоком военного дела и службы Генерального штаба по оперативному руководству высшими воинскими соединениями, что на деле доказал в бытность свою на посту начальника штаба Юго-Западного фронта, а затем на посту главнокомандующего Северо-Западным фронтом. Обладая совершенно исключительной трудоспособностью, он входил во все детали Верховного командования и нередко собственноручно составлял во всех подробностях длиннейшие директивы и инструкции.

Однако он не обладал широтой взглядов, присущей полководцам, вписавшим свое имя в историю, и, к сожалению, как и большинство наших офицеров Генерального штаба, находился в плену узких военных доктрин, затемнявших его кругозор и ограничивавших свободу военного творчества.

По своим политическим взглядам он, несомненно, принадлежал к либерально настроенной, честной и любящей свою родину части русского общества, а по-своему происхождению стоял ближе к интеллигентному пролетариату, нежели к правящей дворянской бюрократии.

Ведя спартанский образ жизни, имея замкнутый характер, он был совершенно чужим человеком в придворных сферах, которых не почитал и от которых держался елико возможно дальше, не ища ни почестей, ни отличий.

Искренно любя свою родину и глубоко скорбя о ней душой, он был беззаветно предан ей и своему любимому военному делу, что и доказал, положив начало добровольческому движению против большевиков, которому посвятил последние силы и отдал жизнь.

Чтобы иметь возможность лично вести оперативную работу и быть в постоянной связи с фронтами, генерал Алексеев жил в самом управлении генерал-квартирмейстера, где занимал маленькую, более чем скудно обставленную комнату.

При генерале Алексееве неотлучно состоял и всюду его сопровождал близкий приятель и «интимный» советник генерал Борисов, игравший при нем роль вроде той, которую при кардинале Ришелье играл отец Жозеф, прозванный «серая эминенция» (так в Ставке Борисова и звали).

Он также жил в управлении генерал-квартирмейстера, и генерал Алексеев советовался с ним по всем оперативным вопросам, считаясь с его мнением. Весьма непривлекательная внешность этого человека усугублялась крайней неряшливостью, граничащей с неопрятностью. В высшей степени недоступный и даже грубый в обращении, он мнил себя военным гением и мыслителем вроде знаменитого Клаузевица, что, однако, отнюдь не усматривается из его более чем посредственных писаний на военные темы.

По своим политическим взглядам Борисов был радикал и даже революционер. В молодости примыкал к активным революционным кругам, едва не попал в руки жандармов, чем впоследствии всегда хвалился. Вследствие этого он сохранил в душе ненависть к представителям власти и нерасположение, чтобы не сказать более, к престолу, которое зашло так далеко, что он «по принципиальным соображениям» отказывался принимать приглашения к царскому столу, которые по очереди получали все чины Ставки.

При всем этом генерал Борисов любил военное дело и по силе способностей посвятил ему всю свою жизнь. Трудно сказать что, кроме этого, могло столь тесно связывать с ним генерала Алексеева, разве что известная общность политических взглядов и одинаковое происхождение.

Следующими по близости к генералу Алексееву были полковник Генерального штаба Носков и генерал-квартирмейстер генерал Пустовойтенко.

Первый из них по своим взглядам во многом походил на генерала Борисова, а по внешности сильно смахивал на франтоватого штабного писаря. После революции он перешел на службу к большевикам и играл некоторую роль в Красной армии.

Второй играл при генерале Алексееве такую же бесцветную роль, какую играл генерал Янушкевич при великом князе Николае Николаевиче. Генерал Алексеев приблизил его к себе, вероятно, главным образом потому, что тот не мешал ему вести оперативное руководство и был лишь точным исполнителем его воли и указаний, лишенным всякой инициативы.

Эти три лица принимали ближайшее участие в жизни и работе генерала Алексеева, пользовались особым его доверием, неотлучно находились при нем и всегда сопровождали его во время кратких прогулок, которые он делал в парке, прилегающем к дому могилевского губернатора.

В большем или меньшем соответствии со взглядами генерала Алексеева и его окружения был сделан подбор других офицеров, заменивших собой сотрудников штаба великого князя Николая Николаевича, получивших другие назначения.

Новый личный состав Ставки, в котором потонули малочисленные остатки бывших сотрудников великого князя, наложил на нее иную печать. Исчез тот, можно сказать, возвышенно-рыцарский характер, который отличал личный состав бывшей Ставки. От новой Ставки трудно было бы ожидать в критическую минуту проявления возвышенных деяний и самопожертвования, что и обнаружилось во время революции.

* * *

Качества товарища министра адмирала А.И. Русина, назначенного на высокий пост вновь образованного морского штаба Верховного главнокомандующего, были уже отмечены в первой части настоящих воспоминаний. При своем назначении на этот пост адмирал Русин сохранил за собой должность начальника Морского генерального штаба и товарища морского министра, что было для него сопряжено с частыми поездками из Ставки в Петербург. Но именно этим было достигнуто полное и тесное единство действий морского министерства по снабжению флота и созданию новых боевых средств с верховным оперативным руководством морскими вооруженными силами.

Автор настоящих воспоминаний, назначенный на должность флаг-капитана штаба, имел честь быть ближайшим помощником адмирала А.И. Русина по этому руководству; на нем лежала обязанность по составлению докладов, планов и оперативных предложений, а также разработка штатов