Белая масаи. Когда любовь сильнее разума - Коринна Хофманн

уж и высока. Судя по тому немногому, что я вижу, я готова заплатить вдвое больше. Будет чудо, если мы доберемся живыми. Но благодаря водителю мы справляемся. Он настоящий ас.

Изредка попадаются хижины, дети, стада коз или коров. Я волнуюсь. Когда мы наконец приедем? Где-то здесь мой любимый или все усилия напрасны? Есть ли еще шанс? Я тихо молюсь. Мой спаситель, наоборот, очень спокоен. Наконец мы пересекаем широкое русло реки, и после двух-трех поворотов я замечаю простые хижины, а еще выше, на холме, огромное здание, выделяющееся на фоне окружающего пейзажа, как оазис – зеленое и красивое. «Где мы?» – спрашиваю Тома. «Вот деревня Барсалой, а там – недавно построенные дома. Но сначала узнаем, дома ли Лкетинга с матерью», – объясняет он мне.

Мы оставляем позади новое здание, и я поражаюсь окружающей его густой зелени, потому что здесь очень сухо, как в полупустыне или степи. Метров через триста сворачиваем на ухабистую дорогу и через пару минут останавливаемся. Том выходит и приглашает следовать за ним. Водитель остается ждать. Несколько взрослых и детей сидят под большим деревом. Мой спутник идет к ним, а я жду в сторонке. Все с любопытством смотрят на меня. После долгого разговора с пожилой женщиной Том возвращается и зовет: «Коринна, идем! Его мама говорит, что Лкетинга здесь».

Сквозь высокие колючие кусты пробираемся к хижинам, стоящим на некотором расстоянии друг от друга. Перед одной из них в землю воткнуто два длинных копья. Том указывает на хижину и говорит: «Он там». Я не могу пошевелиться. Пригнув голову, Том входит, я робко следую за ним. Его спина загораживает обзор. Но я слышу, как Том начинает говорить, а вскоре после этого раздается голос Лкетинги. Я уже не могу больше терпеть и протискиваюсь вперед.

То, как удивленно и радостно и даже как будто недоверчиво смотрел на меня Лкетинга в этот момент, я не забуду до конца своей жизни. Он лежит на воловьей шкуре в маленькой комнате перед очагом, в дымном полумраке, и вдруг разражается смехом. Том сторонится, и я бросаюсь в объятия Лкетинги. Мы долго не отпускаем друг друга. «Я всегда знал, что если ты любишь меня, то придешь ко мне в дом», – говорит мой масаи.

Эта встреча, даже скорее воссоединение, – самое прекрасное из всего, что могло произойти. В эту минуту я знаю: я останусь здесь, даже если у нас не будет ничего, кроме самих себя. Лкетинга от всего сердца говорит: «Теперь ты моя жена, ты остаешься со мной как жена самбуру». Я вне себя от радости.

Том смотрит на дело скептически и спрашивает, уверена ли я, что ему нужно возвращаться в Маралал одному. Здесь мне будет нелегко. Есть практически нечего, спать придется на полу. Пешком до Маралала тоже не добраться. Мне наплевать на все это, и я отвечаю: «Где живет Лкетинга, там и я могу жить».

На мгновение в хижине становится темно: это мать Лкетинги протискивается через узкий вход. Она садится напротив очага и долго смотрит на меня молчаливо и угрюмо. Я знаю, что сейчас решается наша судьба, поэтому не произношу ни слова. Мы сидим, держась за руки, и наши лица светятся. Если бы они умели генерировать свет, в хижине стало бы светло как днем.

Лкетинга говорит матери несколько слов, и я понимаю только mzungu или Mombasa. Его мать продолжает смотреть на меня. Она вся черная. Бритая голова красивой, правильной формы. На шее и в ушах цветные жемчужные кольца. Она довольно полная; огромная длинная грудь свисает с обнаженного торса. Ноги прикрыты куском грязной ткани.

Внезапно она протягивает руку и произносит: «Jambo». Затем следует поток незнакомых слов. Я смотрю на Лкетингу. Он смеется: «Мать благословила. Мы можем остаться с ней в хижине».

Том прощается, и я забираю из лендровера вещи. Когда возвращаюсь, вокруг хижины уже собралась большая толпа.

К вечеру слышен звон колокольчиков. Мы выходим на улицу, и я вижу большое стадо коз. Большинство из них проходит мимо, некоторых загоняют в терновый загон. Около тридцати животных подходят к середине утыканного шипами загона. Мать идет к козам с калебасой, чтобы подоить их. Полученного молока как раз хватит на чай, как я узнала позже. За стадом приглядывает восьмилетний мальчик. Он садится у хижины, жадно выпивает две кружки воды, с тревогой поглядывая на меня. Это сын старшего брата Лкетинги.

Через час темнеет. В маленькой хижине мы сидим вчетвером: мать впереди у входа, а рядом с ней напуганная девочка Сагуна, которой около трех лет. Сагуна – младшая сестра мальчика. Она прижимается к бабушке. Лкетинга объясняет, что когда первая девочка старшего сына подрастает, она становится главной помощницей старшим – собирает дрова и носит воду.

Мы оба остаемся сидеть на воловьей шкуре. Мать копошится в золе между тремя раскаленными камнями и достает спрятанные угольки. Затем медленно, с силой дует на них, и жилище наполняется едким дымом, от которого у меня на глаза наворачиваются слезы. Все смеются. У меня начинается приступ кашля, я выбегаю наружу. Воздух! Это единственное, о чем я могу думать.

Снаружи – кромешная тьма. Только мириады звезд кажутся такими близкими, как будто их можно сорвать с неба. Я наслаждаюсь ощущением покоя. Повсюду видно мерцание огней в хижинах. У нас огонь тоже горит хорошо. Мать готовит чай и ужин. После чая мне хочется в туалет. Лкетинга смеется: «Здесь туалета нет, только кустарник. Идем, Коринна!» Согнувшись, он пробирается вперед, наклоняет колючий куст в сторону, и открывается проход. Колючий забор – единственная защита от диких животных. Мы отходим метров на тридцать от хижины, и он указывает мне куст, который отныне будет моим туалетом. Я также могу справить малую нужду рядом с хижиной ночью, потому что песок все прекрасно поглощает. Но все остальное я никогда не должна делать рядом с домом, иначе сначала придется принести в жертву соседу козу, а потом переехать, что является большим позором.

Вернувшись, мы загораживаем вход колючими ветками и вновь усаживаемся на шкуру. Помыться здесь не удастся – воды хватает только на чай. Когда я спрашиваю Лкетингу насчет личной гигиены, он говорит: «Завтра сходим на реку, без проблем!» Огонь в хижине греет, но на улице весьма прохладно. Малышка уже спит совсем голая рядом с бабушкой, а мы пытаемся развлечь друг друга. Здесь принято ложиться между восемью и девятью. Огонь утихает, почти ничего не видно. Мы с Лкетингой укладываемся и крепко обнимаемся. Конечно, хотя мы оба желаем большего, но в присутствии матери и в этой бесконечной тишине у