Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров

Выйдя в отставку, Карин поселился в Москве, между Петровкою и Дмитровкою, близ церкви Рождества в Столпниках, и зажил барином, заслужив прозвище «московский сибарит». Он владел семью тысячами крестьян, и в отъезжие поля во Владимирское поместье за Кариным тянулся обоз с винами и со всеми роскошными причудами богатого помещика. У него был целый полк нарядных егерей, псарей и стрелков и большие стаи гончих и борзых собак. За борзых он плачивал по тысяче и более рублей. На охоту к нему стекались со всех сторон приятели, а пиршества на его охоте не уступали пирам древних азиатских сатрапов.

Но при этом, по свидетельству современников, Карин отличался удивительной добротой и мягкосердечием. Рассказывают, что он усыновил сирот своего однофамильца, выкупил из крепостной зависимости композитора Д. Н. Кашина. От доброты ли или от беспечности, состояние дел его сильно ухудшилось к концу жизни, и над Кариным была установлена опека.

Страстью, еще более сильной чем охота, был для Карина театр, для которого он много переводил и, в первую очередь, Расина. Расин был его кумиром, Карин жил его трагедиями и перевел «Медею» и «Ифигению», причем последнюю переводил несколько раз.

Знакомый со многими литераторами, сам Карин, может быть, трезво оценивая свой поэтический дар, сторонился литературной славы. Однажды на пиру у Княжнина князь Потемкин за бокалом шампанского обратился к Карину со стихами:

на что Федор Григорьевич отвечал властителю Тавриды: цветы скоро вянут, а вот его лавры — бессмертны. Как замечает биограф Карина, «он боялся имени сочинителя, и особенно стихотворца, и для того мало вверял произведения своего пера печати. Неприступный страж красот и правил языка, он был ценитель строгий, но справедливый и весьма полезный для друзей своих, с музами знакомства ищущих».

П. А. Катенин (1792–1853)

«Многие (в том числе и я) много тебе обязаны; ты отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли», — писал Пушкин П. А. Катенину Грибоедов, находивший в Катенине «ум превосходный, высокие дарования, пламенную душу», признавался в одном из писем к нему: «Тебе обязан я зрелостью, объемом и даже оригинальностью дарования, если оно есть во мне». Батюшков, всегда строгий в оценке, говорил, что у «маленького Катенина» «большое дарование». Восторженно отзывались о его поэтическом таланте В. Кюхельбекер и П. Языков.

Офицер гвардейского Преображенского полка, участник походов и сражений войны 1812 года (он был при Бородине и Кульме, вместе с русской армией вступил в Париж) Павел Александрович Катенин по праву считался одним из образованнейших людей пушкинской эпохи, хотя и получил лишь домашнее образование. Он обладал абсолютной памятью, много читал, а разнообразие его талантов и дарований действительно ошеломляет. Двадцатилетним молодым человеком Катенин свободно владел французским, немецким, итальянским языками, понимал хорошо английский и немного греческий, превосходно знал историю: «…можно было положительно сказать, что не было ни одного исторического события, которого он бы не мог изложить со всеми подробностями. Это была живая энциклопедия», — вспоминал артист Петр Каратыгин. Не менее энциклопедичны были и его познания в области литературы. Практически все выдающиеся памятники французской, немецкой, английской, итальянской, испанской и классических литератур были им прочитаны в подлиннике. Более того, его знания включали философию, богословие, естествознание и даже высшую математику.

Стоит ли удивляться, что Пушкин, по словам Анненкова, пришел к Катенину и, подавая ему свою трость, сказал: «Я пришел к тебе, как Диоген к Антисфену: побей — но выучи», «Ученого учить — портить!» — отвечал Катенин.

«Он мог вести диспуты с кем угодно и о чем угодно, — писал Каратыгин, — и своей неотразимой диалектикой сбить с толку, обезоружить своего противника и доказать все, что бы ему ни хотелось доказать. Декламировать, рассказывать увлекательно, острить, спорить, опровергать, доказывать — вот сфера, в которой он не имел соперников».

«Если б согласился ты сложить разговоры твои на бумагу, то великую пользу принес бы ты русской словесности», — обращался к Катенину Пушкин в 1826 году.

Еще в 1814 году в Париже Катенин познакомился с игрой знаменитых актеров французского театра: Тальма, Марс и других и впоследствии очень много сделал для русской сцены. Помимо того, что он был великолепным чтецом и декламатором, выдающимся актером-любителем, он подготовил к сцене Каратыгина и Колосову, знаменитостей Петербургского театра, переводил пьесы, в том числе корнелевского «Сида», сочинил трагедию «Андромаха», вместе с Грибоедовым написал комедию «Студент». Вообще театр сыграл решающую роль в его судьбе…

В 1820 году блестяще начатая военная карьера Катенина прервалась, а два года спустя за шиканье в театре актрисе Азаричевой (протеже Семеновой, которой, в свою очередь, покровительствовал влиятельный князь Гагарин) Катенин, по предписанию государя, был выслан из столицы в свою деревню, в глушь, поскольку, как писал адъютант царя, «уже прежде замечен был неоднократно с невыгодной стороны». Три года провел Катенин в ссылке, потом получил разрешение вернуться в Петербург, но года через два опять уехал в деревню, уже добровольно. С конца 30-х годов его имя постепенно забывается, он ведет замкнутую жизнь в своем имении Шаёве Костромской губернии, где и умирает в 1853 году.

Катенин в последние годы жизни описан в романе Писемского «Люди сороковых годов», где он выведен в образе Коптева. Есть любопытные свидетельства о нем и других современников, в частности, Макарова. В своей книге «Мои 70-летние воспоминания» Макаров рассказывает, что среди мирных окрестных помещиков и духовенства генерал в отставке Катенин считался якобинцем и безбожником. Он любил вышучивать представителей православного духовенства и вместе со своим братом Петром нередко издевался над ними. Брат его Петр, например, напаивал их допьяна и потом припечатывал им бороды к столу сургучом. Один раз, в последние годы жизни, когда он много пил, Павел Александрович разыграл даже кощунственную пародию на «вход Господень в Иерусалим», приказав «всех крестьян расставить по дороге и, по проезде его на лошади, устилать ему путь ветками верб».

В Катенине вообще сильно сказывался вольтерианский дух, свойственный веку просвещения: «Он опоздал родиться, — писал о нем Пушкин, — и своим характером,