Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Инесса Николаевна Плескачевская

и игра, и танец воспринимались как повествование о противоречивом характере».

Михаил Лавровский, сын знаменитого хореографа, признавался, что, когда первый раз увидел Плисецкую в «Лебедином озере», «это было что-то фантастическое». Мы сидим с ним в атриуме Большого театра, куда он пришел, опираясь на трость, – сказываются старые балетные травмы, – и я допытываюсь: так что все-таки было особенного в том, как Плисецкая танцевала «Лебединое»?

– Я не хочу быть необъективным, но мне кажется, что в тот период времени, когда я пришел в театр, были большие и мощные личности. Майя Михайловна – огромная личность. У нее была потрясающая техника, потрясающие пропорции. Очень много я знал балерин и танцовщиков, очень талантливых, но внешний вид оставлял желать лучшего. А в нашем искусстве внешний вид имеет значение. Плисецкая Майя Михайловна обладает (я обращаю внимание на это «обладает»: Лавровский говорит о ней в настоящем времени. – И. П.) мощными идеальными пропорциями, техникой и, конечно, колоссальным талантом нутра. Это личность, и ее всегда было интересно смотреть. Знаете, раньше все смотрели спектакли друг друга. Сила театра – в сиюминутности воздействия. Когда такая гипнотизирующая личность, как Плисецкая, на сцене – она, естественно, убеждает. И это настоящее искусство.

– Так что же вас поразило, когда вы увидели ее в первый раз в «Лебедином»?

– Два разных лебедя – черный и белый, Одетта и Одиллия. Но она везде была сильная. Жалкого, несчастного лебедя не было. Это был сильный белый лебедь, это был свет. Борьба света и тьмы идет все время. А когда черный лебедь появлялся – он тоже сильный. Ведь когда человек талантлив, как Плисецкая, он убеждает. Даже отрицательные эмоции нравятся публике, когда это личность. У нее был интересный черный лебедь, это не вызывало неприязнь: отрицательный персонаж, она вот так смотрит на жизнь. А Одетта смотрит по-другому. На сцене был образ. Интересный спектакль, а не просто высоко поднимают ноги и гнутся – это тоже хорошо, но нельзя терять значимости и смысла исполняемого.

А ведь при этом Плисецкая отошла от канонического исполнения роли! И не только в том смысле, что сделала образы Одетты и Одиллии иначе, чем делали балерины до нее. Это как раз хорошо: сделать что-то по-своему – то, к чему стремится каждая артистка. Но Плисецкая изменила и хореографический рисунок роли. Во время дебютного спектакля в па-де-де третьего акта она станцевала как было поставлено: ее Одиллия вертела стремительные фуэте. А потом… Потом от фуэте отошла. Объясняла так: «У меня фуэте было не стабильно. Иногда делала, иногда нет – уезжала куда-то. Это не годится. А круг всегда мне давался легко. И эффектно и легче. Вообще-то, если честно, я никогда не стремилась преодолеть трудности. Что получалась – давай сразу. Мне нужно было выйти на сцену и танцевать». Она заменила фуэте на тур пике.

– Но круг она делала блистательно, – говорит Борис Акимов.

– А с точки зрения балетной это грех?

– Есть традиционные какие-то вещи… «Лебединое», любое па-де-де – «Корсар», «Дон Кихот» – обязательно фуэте. Но она всегда как-то от фуэте уходила.

– Они у нее действительно…

– Я не могу объяснить, почему она уходила. Я не видел ни разу, чтобы она фуэте делала. Зато круги… Она блистательно делала круг – динамика была бешеная. И динамика этого круга совпадала с образностью Одиллии. Было здорово, ничего не скажешь.

Валерий Лагунов соглашается: на роль Одиллии отсутствие фуэте не влияло:

– Она же вертела в «Дон Кихоте» тридцать два фуэте постоянно. Ну, вертела и вертела. Нет, она русская балерина смысла. Она не любила бессмысленные вещи. И это русский балет. Смысл – это важно.

Я слышала это от самых разных людей, с которыми делала интервью для книги: артист должен понимать, для чего он находится на сцене, он должен танцевать смысл. Сама Плисецкая говорила неоднократно: «Надо знать, что и зачем ты делаешь на сцене. Просто руки “без костей”, которые сейчас отчаянно демонстрируют иные балерины, меня не интересовали. Все-таки занимал смысл происходящего». И если, с ее точки зрения, к смыслу подходили иные движения, не обязательно те, что поставил хореограф, она их меняла. Движения менялись – смысл сохранялся. Ставили ли ей когда-нибудь в упрек то, что она танцует по-своему, отходя от замысла хореографа?

– Ее бы никто не рискнул упрекнуть, потому что она была идеальной балериной, – говорит Сергей Радченко. – И она оправдывала тур пике. Я еще добавлю очень важную вещь, которую мало кто знает. Когда танцевала Майя Михайловна, никто никогда не видел, что она делает ногами.

– Потому что все смотрели на руки и лицо?

– Да. Ноги делали свое дело. Она гениально все делала. Это не вызывало никаких вопросов. Сейчас, конечно, мы смотрим: форма стала намного лучше у балерин. Когда смотрим, как Плисецкая делала… Небрежна была в пассе, но зато так динамично вертела, что на это никто не обращал внимания. И комплекс движений, который она делала, создавая образ своего танца, был настолько выше того, что делают сейчас балерины в этих же балетах, что невольно сравниваешь. И нам, людям, которые все это видели, кажется, что все не то, все не так. Близко даже нет.

Виталий Бреусенко был одним из победителей первого Международного конкурса артистов балета «Майя», а сейчас работает педагогом-репетитором в Большом театре. После конкурса лауреаты много выступали в концертах вместе с Плисецкой.

– Может быть, девяносто пятый год, не помню точно, был концерт, и она танцевала «Умирающего лебедя». Я видел вживую. Это был один из последних выходов. Она уже была в возрасте.

– В девяносто пятом ей было семьдесят.

– И было видно, что какие-то технические моменты уже… а я ниже пачки не смотрел. Достаточно было рук, поворота головы – всё. Конечно, ее руки – это шедевр.

Я ждала – конечно, ждала, – когда кто-то из моих собеседников упомянет «Лебедя», которого часто называют «Умирающим», хотя правильнее просто «Лебедь». Этот номер, ассоциирующийся с Майей Плисецкой не меньше, чем с Анной Павловой, для которой и был поставлен гениальным Фокиным, стал для Плисецкой такой же визитной карточкой, как «Лебединое озеро», а потом «Кармен-сюита». Это был ее первый лебедь, и именно в нем проявились ее руки – шедевр, волшебство, называйте как хотите, и все будет правильно, и ничто не будет преувеличением.

Тетя Майи, народная артистка СССР, прима Большого театра Суламифь Мессерер в своей книге вспоминает, что решила поставить этот номер для племянницы, когда той было четырнадцать лет: «Подвигли меня на это два соображения. Во-первых, удивительная красота Майиных рук, особая пластичность ее танцевальных данных подсказывали мне: когда-нибудь она засверкает в “Лебедином озере”. “Скорее бы!” – думала я. И надеялась, что начальство наведут на эту же мысль