Давид Карапетян - Владимир Высоцкий. Воспоминания

Это уже было серьёзно: записав точный адрес и не желая рисковать (метель не унималась), я взял такси и минут через сорок был на месте. Дверь открыл сам Володя и нетерпеливо повёл меня на кухню — традиционный салон московской интеллигенции той поры. На столе были разбросаны тоненькие книжки — прижизненные издания Гумилёва; перед Володей же красовалась нехитрая снедь и початая бутылка водки. Он был в сильном возбуждении и, казалось, с нетерпением ждал начала нашего диалога-дуэли с Люсей.

Я с трудом улавливал смысл происходящего. Извлекши из сумки вместо цветов толстенный том Мандельштама, я с глупейшим видом выложил его на стол. В этот момент я выглядел сконфуженным провинциалом. Как и Люся, я был трезв, скован и просто не постигал, что от меня требуется. Заметив моё замешательство, Люся искусно перевела разговор в русло поэзии акмеистов. Она была гумилёвкой, я — мандельштамовцем, и это помогло нам завязать какую-то видимость литературной беседы. Володя в разговоре никакого участия не принимал — казалось, это слишком высокая материя для его мозгов. Он пил водку и время от времени норовил, обнимая бывшую жену, залезть ей по-простецки под кофточку. Люся деликатно отстранялась от его медвежьих объятий и, указывая на прикрытую дверь, просила не шуметь: «Володя, тише, ведь мальчики только что уснули».

Это была какая-то сюрреалистическая сцена. Казалось, в рафинированный дуэт двух интеллектуалов случайно затесался жэковский сантехник, которому мягкотелые хозяева выставили за спорую работу причитающиеся пол-литра.

Парадоксальность ситуации меня завораживала. Если бы в эту минуту какому-нибудь оказавшемуся в Люсиной кухне эксперту-советологу объявили, что «сантехник», лапающий свою половину, является паролем целого поколения, символом его рывка к свободе, он решил бы, что имеет дело с обитателями чеховской палаты №6.

Именно неадекватность поведения Высоцкого поднимала во мне новую волну восхищения. Видимо, вот в такие «моменты истины» мы и начинаем творить себе кумиров. Я прекрасно отдавал себе отчёт, что это возможно только в России. Западная цивилизация давно уже разбита на версальскую геометрию меры и этикета. Здесь же я мог наяву дивиться поразительной проницательности отставного базельского профессора, когда-то изрёкшего: «Россия — единственная страна, которая может ждать, может обещать».

Да, Высоцкий как бы не осмеливался вмешаться в наш «учёный» разговор, но я-то ни на минуту не забывал, что рядом со мной — творец «новых ценностей», уже оставивший потомкам своё потрясающее двойное завещание — «Смерть истребителя» и «Охоту на волков».

Ещё более невероятным было то, что он же — создатель искрящегося, как «Вдова Клико», «Бонапарта» («На стол колоду, господа...») и сюрреалистических «Двух автомобилей».

Перед уходом мы договорились встретиться в ближайшие дни втроём и поужинать в ресторане «Арарат». Володино приглашение Люся приняла с радостью.

— Ну как? Что скажешь? — стал допытываться Володя, едва за нами захлопнулась дверь.

— Лёд и пламень, — не утруждая себя анализом, брякнул я.

Мне, видите ли, показалось, что Люся относится к «посланцу небес» недостаточно восторженно. Видимую сдержанность, вполне естественную в присутствии незнакомого мужчины, я воспринял как проявление излишней рассудочности. Мне тогда и в голову не пришло, что Люся раньше всех нас оценила Высоцкого. Выйти замуж за выпивающего безработного актёра и родить по своей воле двоих детей — разве это не было доказательством её ума, тонкости, наконец, мужества?! И всё это при её красоте. Ведь все мы восхищались Володей постфактум, уже в зените славы, а Люся полюбила его, когда никто и ломаного гроша не дал бы (и не давал!) за актёра, занятого, если повезёт, в эпизодических ролях...

...Спустя несколько месяцев в продмаге на улице Телевидения к нам подошёл изрядно помятый субъект полуинтеллигентного вида и робко попросил какую-нибудь мелочь «на поправку». К моему удивлению, Володя молча протянул ему целый трояк (столько стоила тогда бутылка водки). Видя моё недоумение, он объяснил мотивы своего широкого жеста:

— Я просто вошёл в его положение. Мне-то хорошо понятно это состояние. Сейчас даже вспоминать стыдно. Это самые чёрные дни моей жизни. Без работы, без денег, я каждое утро бессовестно выклянчивал у Люси целковый на опохмелку. И она мне его выдавала, хотя сама бедствовала. Ей как-то помогали родители.

Через пару дней Володя попросил меня поехать в «Арарат», заказать у Марата столик и дожидаться его с Люсей к восьми вечера. Он должен был заехать за ней из театра.

Я нашёл удобный столик в глубине зала, поодаль от оркестра, с тем чтобы под заунывный мелос Востока всласть наговориться о серебряном веке русской поэзии.

Марата в тот вечер не было, но я предупредил его сменщицу, что жду важных гостей, и мне быстренько сервировали стол с классическим ассортиментом армянских закусок и напитков.

Прошло полчаса, час — супруги явно запаздывали. Зная Володину обязательность, я начал нервничать и всё чаще подбегал к входной двери, хотя швейцар был предупреждён. Часы показывали уже десять, и я терялся в догадках. Тревожился и официант, правда, из чисто меркантильных соображений. Чтобы избежать его осуждающе-недоумевающих взглядов, я ретировался из зала и пристроился рядом с швейцаром. Наконец, в кромешной зимней мгле, перед самой дверью я узрел знакомую фактуру Володиной дублёнки. Я стал искать взглядом Люсю, но женщин в небольшой очереди вообще не было. Швейцар, по моей просьбе, тут же отворил дверь, и только тут я заметил, что Володя не один. Вошедшие вместе с ним двое незнакомцев объяснили мне, что привезли сюда Высоцкого по его просьбе. По их словам, он, толком ничего не объясняя, твердил лишь два слова: «Давид» и «Арарат». В общем, это были «мы сами нездешние» — приехавшие откуда-то альпинисты, заскочившие в театр засвидетельствовать свою любовь «к Володьке». Насколько я понял, они не были раньше лично знакомы (может быть, их связывали какие-то общие приятели). Позже я узнал от Володи, что они заявились в театр с двумя бутылками водки и там же бессовестно его напоили.

Сам Володя ничего объяснять не мог, он буквально не вязал лыка. Сгоряча я машинально хотел провести его в ресторан, но сменщица Марата вежливо, но решительно воспротивилась: «Ну посмотрите, он же еле-еле стоит на ногах, как же я могу его впустить?»

Она была абсолютно права, и надо было что-то решать с заказанным столиком — ведь я держал его более двух часов.

Меня переполняла такая злоба к этим двум скалолазам, что, не церемонясь, я подвёл их к накрытому столу и, объяснив ситуацию, без обиняков предложил им благополучно продолжить пьянку без «Володьки». У меня было такое свирепое выражение лица, что они не осмелились отказаться. Я пожалел об отсутствии Марата. «Друг народа» мигом бы отправил их на приём к доктору Гильотену.