Песня длиною в жизнь - Мишель Марли

По пути с авеню Жюно на площадь Константина Пекёра Эдит любовалась золотыми листьями лип и каштанов, которые лежали ковром у ее ног и шуршали, когда она поддевала их носком туфли. Вскоре придет дворник и уберет осеннюю листву. Так судьба иногда превращает людские надежды в груду мусора. Она подумала о мечтах семьи Ливи и спросила:

— Именно поэтому ты хочешь быть похожим на Фреда Астера?

— Да, конечно, — откровенно признался он.

Он исполнил несколько па из степа. Но на тротуаре они смотрелись еще более нелепо, чем на сцене.

— Если уж я не смогу попасть в Америку, то, по крайней мере, хотел бы быть похожим на американца. А ты пытаешься сделать из меня настоящего француза.

Сказанное не было упреком. В голосе Ива, скорее, звучало веселье. Он хохотнул над своей шуткой.

— В конце концов, ты уже стал больше похож на настоящего француза, — ответила она, имитируя его тягучий южный говор. — Твое произношение еще не совершенно, но намного лучше, чем было.

Он остановился, что-то ища в кармане куртки. Наконец достал листок бумаги и объяснил:

— Я переписал стихотворение твоего друга Кокто. Я тренирую на нем произношение.

Развернув бумагу, он прочитал:

Мы должны поспешить: больше времени нет

Ни для тучных пиров, ни для хлеба с водою:

Ты останешься завтра такой молодою,

Я проснусь стариком: мне уже тридцать лет[39].

— Что ж, это очень хорошо, — радостно сказала Эдит. — Почему ты выбрал именно этот текст? Ты еще не так стар.

— Конечно нет. Но время быстро бежит… — Его голос стал тише. — Мне нужно еще многому научиться, Эдит. Это единственное стихотворение во всей книге, которое я, как мне кажется, понял. В других — так много слов, значения которых я не понимаю.

— Тебя воспитала улица, — проговорила она с сочувствием. — И не было возможности ходить в школу.

Она подумала о собственном детстве, а еще о том, что Марсель, должно быть, теплее Парижа или Нормандии. Иво Ливи, конечно, не так сильно мерз и был окружен солнечным светом, яркими цветами и чудесными запахами юга Франции. Он не знал морозной тьмы севера. Она ему даже немного завидовала.

Он возразил с легким удивлением:

— Нет-нет. Мне не разрешали играть на улице. Почти никогда. Мама заботилась о нас, чтобы мы не делали глупостей и всегда приходили вовремя на занятия.

— О! — Его семейная жизнь по описанию показалась ей идеальной.

Чтобы убедиться, что она все правильно поняла, Эдит переспросила:

— Ты регулярно ходил в школу?

— Каждый день, — заверил он, добавив: — Я даже не был худшим в классе. Более того, один из учителей даже называл меня умным, но недисциплинированным.

Сказанное он подчеркнул притворным вздохом.

— Учитель написал мне замечание: мол, я слишком много валяю дурака, как какой-нибудь комедийный персонаж из американских фильмов. Отец не ругался. Он решил, что я отрабатываю манеры для жизни в Америке.

Та общность, которая, казалось, возникла между ними и на которую опирались чувства Эдит к Иву, рассыпалась, как засохший осенний лист. Очевидно, что он не был уличным ребенком, по крайней мере таким, как она. У него было гораздо более приятное и, прежде всего, более защищенное детство. Пусть у его родителей не получилось разбогатеть, но все же это была любящая семья с общими мечтами и надеждами. Луи Гассион при малейшей возможности непременно эмигрировал бы в Америку в одиночку. Он и не подумал бы взять с собой дочь, не говоря уже о ее матери. Эдит почувствовала укол зависти. О каких близости и общности между ними может идти речь, если сходство биографий было лишь мнимым? Все оказалось обманом. Не Ив обманул ее, а судьба. Разве он не тот человек, для которого она должна стать Пигмалионом? Холод, пронизавший ее, усилился еще больше.

Ив сложил листок со стихотворением Жана Кокто, присоединив его к другим бумагам и фотографиям, которые он носил в нагрудном кармане. Он указал на одну из скамеек на краю небольшого сквера на площади.

— Присядем? Я могу показать свои семейные фото. — Он шагнул вперед, вспугнув воробьев, которые выискивали насекомых и семена на узкой полоске травы. Стайка с чириканьем взмыла вверх и исчезла в вершинах деревьев.

— Не понимаю! — выпалила Эдит, проигнорировав его приглашение. — Почему ты так необразован, если учился в школе?!

Все ее знакомые мужчины вынесли что-то полезное из долгих лет, потраченных на учебу. И без школьного образования остались лишь те, кому происхождение не дало шансов.

Ив равнодушно пожал плечами.

— Я не учился в лицее, если ты это имеешь в виду. В пятнадцать лет мне пришлось пойти на работу. Мало того что моему отцу не удалось скопить достаточно денег, чтобы перебраться в Америку, у него даже не получалось прокормить жену и троих детей. Мы все должны были помогать. Я работал в барах, в порту — везде, где можно было получить хоть какие-то деньги. Перепробовал практически всё. Не всегда приходилось легко. На верфи я работал слесарем, а на стройке — молотобойцем.

— Кем? Ты дрался? Тебя избивали? — Она бросила быстрый взгляд на его прямой нос, прежде чем сесть на скамейку.

— О нет. — Он покачал головой, затем удобно расположился рядом с ней и вытянул ноги. — Не было причин. Я не конфликтовал с другими рабочими. Моя задача заключалась в другом: я ковал металлические детали для огромных бонных заграждений, которыми перегораживались входы в гавань. Приходилось дышать ржавой пылью. Мама слышала, что можно сохранить здоровье даже на этой работе, если пить много молока. По продовольственным карточкам, рассчитанным на всю семью, она покупала молоко и отдавал его мне.

— Она, должно быть, замечательная женщина, — мягко сказала Эдит.

— Да, она такая!

Он улыбнулся, и Эдит каждой клеточкой своего тела ощутила то тепло, которое он получил в детстве и юности. Вдруг он поднял руку и коснулся ее густых, довольно длинных волос. Намотал одну прядь на палец, передразнивая движения человека, орудующего плойкой.

— Моя сестра стала парикмахером, так что я с ее помощью освоил еще и профессию мастера дамских причесок.

— Ой! — воскликнула она с притворным негодованием, хотя он не причинил ей никакого вреда. Смеясь, она оттолкнула его руку. — По крайней мере, теперь я знаю, почему ты поменял профессию. Парикмахер из тебя еще хуже, чем ковбой, которого ты изображал!

Она весело подмигнула ему, чтобы подчеркнуть, что это шутка.

— Все не так. Совсем наоборот! — Ив изобразил крайнюю степень обиды, но глаза его смеялись. — Я был очень популярен