Борис Соколов - На берегах Невы

Когда Петербург был заколдован белыми ночами, дома казались живыми, и белые улицы, гротескные в тумане, звенели нечеловеческими голосами, которые звучали, как колокольное эхо. И Нева, шёпот быстрой воды, создавали полную иллюзию нереальности. Где-то были шаги, лёгкие и воздушные, смех и мягкий шёпот деревьев, голос золотого сна сфинксов, охраняющих Неву, умиротворённая река во всей её возвышенности.

Ночами всё живое казалось призраками, иллюзорными фантомами, а сами призраки — реальностью. Этими ночами можно было видеть быстродвижущегося, истощённого человека с красной бородой и в лохмотьях, который искал незабвенных героев, которые давно были мертвы и старались ускользнуть от него в толстом тумане воздуха. Это, возможно, был Достоевский, всегда в спешке, всегда в поисках кого-нибудь, кто хочет страдать, и для которого страдание является целью в жизни.

То тут, то там каменный берег Невы перегораживался туманом, и этот сон старого Петербурга перед восходом будет плыть, поднимаясь и падая, и сразу ночные иллюзии будут растворяться, и реальность с её красками и отчаянием будет возвращаться на землю.

Николай повёл меня к открытому окну.

— Теперь, в порядке, — пробормотал он. — В последнее время я терял контроль над собой. Иногда я сижу читаю или думаю, и вдруг внезапно я вижу, что я уже не в своём теле, которое всё ещё сидит в кресле. Моё тело как бы отдельно от меня; а я сам, как бы отдельно от тела. Я различаю отчётливо своё собственное лицо, это гадкое лицо с его детским ртом и большими, безэмоциональными глазами.

Внезапно он остановился и открыл окно на балкон.

— Давай выйдем, сегодня я чувствую себя в торжественном настроении. Я думаю, что я уладил все проблемы, какие мучили меня все эти годы. Я и общество. Я и человеческий род. Жить одному — нелёгкая задача, так как во мне существует огромная тяга к человеческому контакту, к любви, к выражению моих скрытых эмоций. Тем не менее, есть непроницаемый барьер между мной и человечеством. Я приложил много усилий, чтобы разрушить его, но эта стена во мне, она есть часть меня самого.

— Ты очень погружён в себя, — заметил я.

— Да, но почему? Я ищу истину в жизни, в моей жизни. Я не согласен с течением жизни, как человек с улицы, как мои соседи, и как даже ты. Меня мучают проблемы существования. Я не могу найти ответа ни в книгах, ни в жизнях других людей. Для меня человеческая жизнь ничто иное, как суета сует. Он живёт, работает, борется, страдает или предаётся удовольствиям. В тридцать пять лет или даже раньше, он скрыто обеспокоен вопросом смерти: через десять-пятнадцать лет он должен умереть. Другие решения ему не даны. Люди среднего возраста: мой отец, моя тётка, мой дядя, твой отец, любой отец обречены на не столь далёкую смерть. Есть ли Высшая Сила, которая предопределяет нашу судьбу? Или существует только космическая бессмысленность бестолковых и бесцельных случайностей, которые управляют всем? Нет ответа на эти вопросы, нет нормального и убедительного доказательства, но человеческий род воспринимает эту ситуацию как норму. Люди как муравьи, но я не могу так, я восстаю против неразрешённой проблемы человеческого существования…. Я очень устал, я истощен, но недавно я стал приходить к частичному решению моего собственного существования.

И улыбаясь, он начал громко и с большим пафосом, как бы передразнивая самого себя:

— Я клянусь старым Петербургом!

И он поднял руку в направлении тускло мерцающего шпиля Адмиралтейства.

— Я клянусь серым туманом, гранитной набережной Невы, памятью Петра Великого, кто создал этот великолепный город искателей истины. Я клянусь самим городом, который сам смеётся над целым миром, над всем человечеством, и который живёт своей собственной жизнью, жизнью тумана, метелей, жизнью никогда не кончающейся драмы. Я клянусь, что я отвечу на вопрос человеческого существования, я теперь выпьем шампанского и напьёмся.

Двумя месяцами позже Николай пытался убить себя. В это время я был в Севастополе. Я проводил исследование для тамошней морской биологической станции, когда эти новости достигли меня. Я возвратился в Петербург, чтобы найти, что он уже почти оправился после серьёзного огнестрельного ранения в голову и находится уже дома. Я направился к нему.

— Всё ещё жив? — спросил я его не очень вежливо.

— Очевидно, да, — он был спокоен и улыбался.

На каждой стороне головы я заметил небольшое синее пятнышко. Одно было немного больше и овальное, другое довольно круглое.

— Какая была цель этого эксперимента над собой?

— Не сердись, — мягко выговорил он мне. — Я только пытался выяснить, боюсь ли я смерти. Что такого необычного в естественном желании взглянуть в лицо проблеме всех людей?

— Это был довольно опасный эксперимент? — настаивал я.

— Ну и что, если был? Жизнь каждого человека в постоянной опасности с момента его рождения. Тень смерти следует за ним везде: болезни, несчастные случаи, сердце. Однажды ночью я чувствовал себя очень одиноко, беспокойно и несчастно, и я решил, что мне нужен сильный стимул для того, чтобы оживить моё желание к жизни. И я выстрелил в себя…

— Действительно всё очень просто, — я всё ещё был в раздражении.

— Нет, я так бы не сказал, — сказал он мрачно. — Просто не было. Могло бы так казаться, факты просты сами по себе. Я взял пистолет отца, встал перед зеркалом, поднял его к правому виску и выстрелил…. Это всё…. Пуля вышла с другой стороны.

Своим пальцем он коснулся синего пятнышка с левой стороны.

— Они сказали моему отцу, что у меня был один шанс из тысячи остаться живым. Они беспокоились, что я могу потерять зрение, но я здесь и неплохо себя чувствую, за исключением случайных головных болей.

— Что за глупость! — воскликнул я.

— Это не глупость, — сказал он строго. — Человек имеет право решить свои собственные конфликты. Разве нет?

— Тебе не приходило в голову, что ты мог убить себя?

— Я не знаю… наверно нет, я помню эти минуты довольно чётко. Я стоял перед зеркалом с пистолетом в руке. Несколько часов… может быть, часов. Это казалось часами. Решение было принято, и я знал, что выстрелю. Я стоял перед зеркалом и внимательно рассматривал лицо, которое я там видел. Это было лицо незнакомца. Он был спокоен, хотя некоторая бледность выдавало его внутреннее напряжение. Я думал, вот человек, который скоро умрёт, и всё равно какая-то апатия была на его лице и фаталистическое приятие скорого конца. Я старался думать о жизни, смерти и бессмертии, но вместо этого глупейшие вещи приходили мне на ум. Я вспомнил, что я взял книги, и они должны были быть возвращены. Я решил, что уже поздно, и об этом не надо беспокоиться. Одна весёленькая мелодия, которую я слышал недавно, вдруг закрутилась у меня в голове, и ещё стихи, которые я учил в школе, и утренний разговор с лакеем. И я понял, что моя попытка закончится провалом, что моё подсознание, или что-то во мне старается избегнуть неизбежной конфронтации со смертью. Моё эго отказывалось встретить смерть лицом к лицу. Я был на грани остановить эксперимент, однако, я решил во всяком случае продолжить — я выстрелил. Моя рука была твёрдой, моё лицо неподвижным как маска. Мой ум был пустой, совсем пустой, когда я потерял сознание…., и это собственно всё относительно эксперимента со смертью…..