Александр Воронский - Желябов

Признав, что история движется ужасно тихо и что ее надо подталкивать, Желябов к моменту Липецкого съезда убедился в необходимости политической борьбы и согласился принять участие в совещаниях новаторов-террористов; но душа, но сердце старого пропагандиста-народника не лежат к террору. Он — прирожденный трибун, массовик-агитатор, "демагог". Он не хочет отдаться целиком террору. Отсюда — оговорки. На судебном процессе первомартовцев обвинитель Муравьев старался изобразить Желябова атаманом разбойной шайки, преступником-убийцей. Понятно, образ Желябова ничего общего не имеет с этими глупыми измышлениями. Желябов уходит в террор крайне неохотно, только под давлением чрезвычайных событий и обстоятельств, оставляя пока за собой право отказаться от террористической борьбы при известных условиях. В те дни случилось много такого, что толкало революционера взять в руки бомбу и револьвер.

Желябов знал о подвиге отважного юноши Сентянина. Сентянин, как уже было упомянуто, предпринял попытку освободить из харьковской тюрьмы политического заключенного Медведева-Фомина. Переодевшись жандармским офицером и подделав бумаги, Сентянин явился в тюрьму с требованием выдать ему арестованного, но тут обратили внимание на мелкую неправильность в бумагах Сентянина, запросили жандармское управление и, не получив подтверждения, арестовали молодого революционера. Он пытался отстреливаться. На допросе отважный юноша заявил:

— Сентянин, секретарь Исполнительного комитета социально-революционной партии.

Желябов знал о подвиге этого смелого человека.

Знал Андрей Иванович и о попытке Перовской, Александра Михайлова, Квятковского и Баранникова отбить у жандармов Войнаральского. Это поистине необычайное нападение было описано в № 4 "Земли и Воли".

… — Из города показалась тройка с жандармами… Мы начали осаживать лошадей и остановились, свернув немного с дороги.

Двое наших быстро выскочили из брички. Одетый офицером, выступив на дорогу, крикнул жандармам:

— Стой!

— Ямщик осадил лошадей, но они с разбега пробежали еще некоторое пространство.

— Куда едешь? — спросил наш офицер (Баранников), подойдя к кибитке.

— В Новоборисоглебск, — отвечал сидевший против Вонаральского жандарм, делая под козырек.

— Наш второй товарищ выстрелил в него, но промахнулся…

— Что тут? Что это? — крикнул в испуге сидевший по другую сторону Войнаральского жандарм, но пуля нашего офицера свалила его на дно повозки…

— Испуганные лошади жандармов дернули и помчали. Произошло смятение…

Желябов, конечно, знал обо всем этом и жалел, что жандарму удалось скрыться и увезти Войнаральского.

Он знал, вероятно, и о побеге Перовской с дороги и как она скрывалась в кустарниках.

Знал о невинных людях, о юношах и девушках, которыми набивали тюрьмы и ссылки, — о казненных за отказ давать показания, об областях, отданных на произвол генерал-губернаторам, самодурам и сановным негодяям.

14 мая, незадолго до Липецкого съезда, были повешены Валерьян Осинский, Брантнер, Свириденко. В день своей казни Осинский долго сидел у окна. Против него в камере помещалась София Лешерн, она тоже ожидала казни.

— Соня! — окликал ее Осинский.

— Валерьян! — отвечала она. Больше они ничего не говорили друг другу. Спустя несколько часов Осинский мужественно принял смерть.

Знал Андрей Иванович и о жалкой трусости, о глупости либеральных карасей и премудрых пискарей. Профессор государственного права Градовский после взятия Плевны уговаривал в Петербурге студентов вести себя тихо и не устраивать беспорядков: государь возвращается с войны в благодушном настроении и, можно надеяться, даст конституцию.

Многое знал Андрей Иванович Желябов, что невольно заставляло браться за револьвер, кинжал и бомбу…

… В начале июня землевольцы-террористы собрались в Липецке. Вот имена собравшихся: Баранников, Желябов, Квятковский, Колодкевич, Михайлов, Морозов, Оловянникова-Ошанина, Тихомиров, Фроленко, Ширяев, Гольденберг. В обывательском тихом Окурове собрались одиннадцать заговорщиков. Они никого не представляли, никто их не выбирал на съезд, никто не давал полномочий им. Да, вот так случается в истории: события, о которых трубят во все трубы казенные трубачи, вдруг начинают мельчать, тускнеть, пока не остается от них одно глухое напоминание в каких-то словарях и справочниках. И бывает, что. в свое время незаметное совещание никому неизвестных, гонимых мечтателей начинает расти в своей значимости, поступок, предприятие в конце концов заслоняют собой когда-то прославленные дела, превращаясь в исторические события огромной важности.

В такое историческое событие превратился липецкий слет революционеров.

И здесь впервые во всю свою мощь развернулась богатейшая натура Желябова. Пробил час его. Он вышел из тени. Он заговорил, как человек, призванный решать и вязать, как вожак поколения. Желябов до Липецкого съезда как бы только накоплял нравственные и умственные силы для трудового своего дела. Случается, в течение нескольких дней человек подводит окончательные итоги, отбрасывает последние сомнения и колебания, выносит решения на всю свою жизнь. Разрозненные мысли вдруг укладываются в систему, цель ясно сознается, воля приобретает упругость, чувства — полноту и гармонию, все как бы освещается новым светом. Фроленко рассказывает:

— Мне мало пришлось видеться с Желябовым после нашего с ним уговора и после того, как он познакомился с Михайловым. Встретился я с ним уже в Липецке и диву дался: Желябов, еще недавно оговаривавшийся и бравший слово, что его не станут удерживать и заставлять участвовать в новых делах, теперь уже сам развивал целую стройную программу боевой организации. Отдельный акт уходил на второй план, на первом — ставилась целая серия актов, которые, ширясь, могли бы закончиться или переворотом, или, по крайней мере, хоть принуждением правительства пойти на уступки и дать конституцию. Говоря о захвате власти, Желябов всегда оговаривался, что захватывать власть можно лишь с тем, чтобы передать ее в руки народа…

Все осветилось новым светом: прошлое, настоящее, будущее… С высокого берега верхнего парка, где высились старинные, корявые дубы и душистые, пышные липы, открывался вид на тихое озеро, вырытое Петром Первым и. по приданиям, выложенное чугунными плитами. За озером — река, за рекой — широкие поемные луга, бор древний, сосновый, прохладные леса. В этих лесах и собирались одиннадцать заговорщиков.

Что делать?

Речь шла о новой партии, с новой программой и тактикой. Надо было уточнить новые взгляды и прежде всего по вопросу о социализме и политической борьбе. — Роль Желябова была очень видная. Он неутомимо совещался и в частных разговорах, и в общих собраниях старался ознакомиться с людьми, сговориться, проводил собственные взгляды и т. д. Что касается этих взглядов, то их можно резюмировать следующим образом: социально-революционная партия не имеет своей задачей политических реформ. Это дело должно бы всецело лежать на тех людях, которые называют себя либералами. Но эти люди у нас совершенно бессильны и, по каким бы то ни было причинам, оказываются неспособными дать России свободные учреждения и гарантии личных прав. А между тем, эти учреждения настолько необходимы, что при их отсутствии никакая деятельность невозможна, Поэтому русская социально-революционная партия принуждена взять на себя обязанность сломить деспотизм и дать России те политические формы, при которых возможна станет "идейная борьба". Ввиду этого, мы должны остановиться, как на ближайшей цели, на чем-нибудь таком, достижение чего давало бы прочное основание политической свободе и стремление к чему могло бы объединить все элементы, сколько-нибудь способные к политической активности… (Андрей Иванович Желябов. Л. Тихомиров).