Оды и некрологи - Борис Дорианович Минаев

аренды, сунул ему аванс за два месяца (трудно сейчас сказать, сколько это было), и он с равнодушным выражением лица положил деньги в верхний ящик стола.

Единственное, что в этом зале не было разметки для бадминтона – пришлось делать самим после десяти вечера, рисовали желтым поверх белой теннисной.

У нас были какие-то бумажки, типа трафаретов, но линии получались все равно немного кривые, а главное, в Москве в это время был объявлен комендантский час. Это происходило буквально через неделю после знаменитого штурма Белого дома в 1993 году – то есть примерно 10–11 октября. Комендантский час еще действовал.

В эту неделю в Москве можно было услышать отдаленные автоматные очереди. Вообще страшных легенд об этом комендантском часе я потом прочитал и прослушал немало, но в тот вечер нас это не коснулось. Мы бежали к «Белорусской» уже среди ночи, пытаясь не опоздать на последний поезд метро. Причем мы даже не знали, ходит ли метро в этот час.

Но разметка была сделана!

Через три дня она высохла, и мы начали играть.

Так вот, однажды к нам в этот зал на 5-й улице Ямского поля пришел Тимошин. Видимо, его пригласил Лева.

Он взял в руку ракетку, к нему полетел волан, он смешно подпрыгнул и сразу упал. (Помню только, что он пришел в брюках и кедах.)

Тимошин ничего не сломал, не повредил, он аккуратно положил ракетку, встал и отошел в сторонку, виновато улыбаясь.

…Таким я его и запомнил.

* * *

В 1995 году мой знакомый Илюша Вайс (он одно время был женат на двоюродной Асиной сестре Кате) ушел из «Коммерсанта» и создал газету «Иностранец», она выходила раз в неделю, потом, кажется, раз в месяц. Газета была веселая, а главное, прибыльная – в ней всегда было полно мелкой рекламы типа «загранпаспорт за один день», «гражданство Израиля за месяц», объявления о работе в иностранной фирме (они открывались в Москве каждую неделю), объявления об учебе за границей, реклама курсов английского языка, иврита и прочее.

Общий курс был с прицелом на аудиторию, которая внутренне уже пребывает в эмиграции и, даже оставаясь в России, ищет какого-то отдохновения от здешней жизни. Вайс знал Тимошина по «Московскому комсомольцу», и когда Тимошин ему позвонил, Илья решил дать ему задание.

Первым заданием было такое. В бывшем бассейне «Труд», что на Варшавском шоссе, отдали часы в аренду настоящим нудистам. Нудисты летом собирались в Серебряном бору, где им выгородили участок, а зимой решили приходить сюда, в бассейн.

Тимошин пришел в бассейн «Труд» и долго смотрел на этот праздник человеческого тела.

Многих нудистов он знал лично, потому что и сам летом посещал нудистский пляж в Серебряном бору, и об этих нудистах уже писал в «Московский комсомолец».

Нудисты сказали, что, пожалуйста, делайте репортаж, но только сами разденьтесь. Тимошин и фотограф Стомахин послушно разделись.

Стомахин сказал, что Игорь был очень мрачен, но интервью взял.

Возможно, это была последняя заметка, написанная Тимошиным в жанре бодрого репортажа. А возможно, и вообще последняя в его жизни.

Сотрудничество с «Иностранцем» как-то быстро закончилось. На первый гонорар Тимошин накупил для всей редакции изысканных напитков: виски, абсента, рома, ну и так далее. Такое в Москве тогда еще не то что не пили, даже не знали, что оно бывает и как оно выглядит. Ну то есть знали, но не все.

Через неделю Тимошин с Вайсом созвонились, и Игорь пришел в редакцию на Беговой за новым заданием.

И сразу попросил крупный аванс.

– Аванс я тебе дать не смогу… – сказал Вайс. – Извини, Игорь.

– Ну ты и гад, Илюха, – сказал Тимошин и добродушно засмеялся. А вся редакция, помещавшаяся в одной комнате, вдруг замолчала.

Дополнение к главе третьей

По страницам альманаха «ку-ка-ре-ку!» (Предшественника «черной курицы» – изд-во «слово», 1990)

Стихи Владимира Друка

1

Спозаранку дворник Женя

Чистит белый тротуар

Соскребает, соскребает

С тротуара первый снег

Я сижу на третьей ветке,

Выходящей на бульвар

Из груди моей охрипшей

Вылетает слово «Кар!»

2

Летела швабра.

«Мама, – спросил Коля, —

А разве швабры летают?»

«Нет, конечно», – ответила мама.

И швабра упала.

Стихи Николая Ламма

Зеленый репейник

Подстрижен как ежик

Я тоже – как ежик

Но все же, но все же

С репейником мы

Абсолютно несхожи

Поскольку он бегать и прыгать

Не может

(…) Зеленый репейник

С собою возьму

Ему надоело

Давно одному

Без цели, без дела

Топтаться на месте

– Репейник, цепляйся

К носку моему!

Мы будем с тобой

Путешествовать вместе.

Из рассказа Олега Кургузова «Сколько весит голова?»

В тот вечер у нас у всех испортилось настроение: и у мамы, и у папы, и у меня.

Мама взвешивала на домашних весах кусок мяса, а папа смотрел-смотрел и вдруг говорит:

– Слушай! Идея! А что, если положить на весы голову и взвесить ее?

Мама посмотрела на него и ничего не сказала. А папа задумался и сказал:

– Вообще-то, наверное, ничего не получится. Ведь весы рассчитаны на груз не больше пяти килограммов.

А мама сказала:

– Ты думаешь, твоя голова больше весит?

Папа нахмурился и ушел из кухни. Мама положила мясо в холодильник и тоже ушла.

А потом они ссорились в комнате. А я думал: «Какой у нас папа умный! Я никогда до такого не додумался бы!»

В тот вечер у нас у всех испортилось настроение: и у мамы, и у папы, и у меня.

Стихи Тима Собакина

В чистом поле

Утром рано

Шел Иван Кузьмич

Вдруг на голову Ивана

шлепнулся Кирпич

Молвил Ваня:

– Всяка рухлядь

Так и норовит

На макушку сверху рухнуть

Как метеорит

Глава четвертая, эпилог

Как-то осенью позвонил Лева и сказал, что Тимошин умер. Нас просит приехать его последняя жена. Женя.

– Господи! – сказал я. – А отчего умер-то?

– Ну вот там и узнаем, – сухо ответил Лева и назначил встречу в метро.

В Марьине я до этого никогда не был. Пока мы ехали на маршрутке, с любопытством смотрел на эти новые кварталы, башни, огромные торговые центры и так далее. Это был совершенно неизвестный мне район – за домами была видна кромка леса, мелькнул большой водоем. Ничего страшного и угрожающего в Марьине не было – ну разве